Эпос «Урал батыр» на русском языке (перевод Хусаинова А.Г.)

Прозаичный перевод. Автор — писатель Хусаинов Айдар Гайдарович.

 

Ночь, глубокая ночь повсюду. Нигде не видно ни звездочки, ни огонька, лишь глубокая тьма вокруг, тьма без конца и без начала, тьма без верха и низа, без четырех сторон света.

Но что это? Словно посветлело вокруг, и тьма заблестела тяжелым смутным сиянием. Это в ее сердцевине вдруг обнаружилось золотое яйцо, свет от которого пронзил бесконечную толщу тьмы.

Яйцо блестит все сильнее и сильнее, но жар его не опаляет, он только захватывает все большее и большее пространство, становится нестерпимым, и вдруг исчезает, и вот перед нами чистое небо, широкая степь, высокие горы на горизонте и огромные леса за спиной.

А если опуститься еще ниже, можно увидеть, как движется человек, похожий на небольшую гору. Это Янбирде — Давший Душу. Он в несколько раз больше самого большого человека, потому что он первочеловек. Он живет так давно, что даже сам не помнит, когда родился. Рядом с ним его жена Янбике — Душа Жизни. Они живут вместе с давних пор, и есть ли на свете еще люди — они не знают, давным-давно им никто не попадался навстречу.

Они возвращаются с охоты. Сзади тащится лев, на которого они взвалили добычу —высокого оленя, в небе над ними летит сокол, он высматривает, что творится в округе.

Вот показалась полянка. Оттуда навстречу Янбирде и Янбике бегут два мальчика. Того, что пониже, зовут Урал, он помладше. Того, что повыше, зовут Шульген, он постарше. Так начинается наш рассказ об Урал-батыре.

Янбирде и Янбике жили в этих местах с незапамятных времен. У них не было дома и никакого хозяйства они не вели. Еду готовили на костре, ели из чего придется, а если хотелось поспать — высокая трава стелилась как мягкое ложе, высокие липы склоняли свои ветви, чтобы укрыть их от дождя, густой боярышник и шиповник смыкались вокруг них, чтобы защитить от ветра. Ни зимы, ни весны, ни осени не было в тех местах, а только одно бесконечное лето.

Янбике и Янбирде жили охотой. Выезжали они на могучих свирепых львах, щука помогала им ловить рыбу в реках, а верный сокол бил для них птиц. Ни лука у них не было, ни ножа, голыми руками они ловили в лесах зверей и чувствовали себя хозяевами тех мест.

Был у них обычай с незапамятных времен — собирали они кровь убитых животных и делали из него особое питье, которое придавало им силу и бодрость. Но пить это самое питье можно было только взрослым, а детям своим, Шульгену и Уралу, родители строго-настрого запрещали прикасаться к ракушкам, в которых оно хранилось.

Дети росли быстро. Когда Шульгену исполнилось двенадцать лет, он решил оседлать льва и отправиться на охоту, как его отец.

Урал, которому в ту пору было десять лет, решил поохотиться с соколом, как охотился его отец.

Но Янбирде не дал им своего благословения и сказал так:

«Дети мои! Я вас люблю, как люблю свои глаза, которыми смотрю на белый свет. Но разрешить вам охотиться не могу — у вас еще не выпали молочные зубы, вы еще не окрепли телом и душой, не пришло пока ваше время. Не торопите своего детства и слушайте меня. А я вам говорю — чтобы привыкнуть к верховой езде — садитесь на оленя. Чтобы научиться охотиться с соколом — пускайте его на стайку скворцов. Есть захочется — ешьте, пить захочется — пейте, но только воду из родника. Пить то, что мы с матерью пьем, вам запрещено».

Однажды Янбирде и Янбике ушли на охоту и долго не возвращались. Мальчики играли на полянке, а когда проголодались, Шульген вдруг сказал своему младшему брату:

— Давай попробуем то, что пьют наши родители.

— Нельзя, — ответил ему Урал. — Отец не разрешает.

Тогда Шульген стал дразнить своего брата:

— Да ты не бойся, они не узнают, мы по чуть-чуть попробуем. Питье-то сладкое, наверно. Отец и мать не ходили бы на охоту, не ловили бы зверей, если бы им не хотелось это пить.

— Нет, — отвечал ему Урал. — Пока не стану егетом, пока не узнаю обычаев взрослых людей, не погублю ни одного зверя, пить это питье не буду.

— Да ты просто трус, — закричал тогда Шульген и стал громко смеяться над братом.

— Нет, — сказал ему Урал. — Львы и тигры очень храбрые звери, но и они плачут, когда к ним приходит Смерть. Вдруг, если попьешь из ракушек, она здесь появится?

— А ты не бойся, — сказал непослушный Шульген и отпил немного из ракушек. Так он нарушил запрет отца.

Когда Янбирде и Янбике вернулись домой, они принесли с собой много дичи. Вчетвером уселись они за стол и принялись за еду. Вдруг Урал спрашивает у своего отца:

— Отец, вот этот олень, как ни старался, не ушел от твоей руки. А может быть, кто-нибудь точно так же придет и убьет нас, как ты убил оленя?

Ответил ему Янбирде:

— Умирает тот зверь, которому пришел срок умирать. В каких бы чащах он не скрывался, в какие бы горы он не забрался, мы все равно придем за ним. А чтобы убить человека — здесь такая душа еще не родилась, Смерть здесь еще не появлялась.

Призадумался Янбирде, склонил голову, помолчал. Припоминая то, что было с ними в незапамятные времена, рассказал он такую историю:

— Давным-давно, в тех местах, где мы родились, где жили наши отцы и деды, Смерть появлялась часто. Тогда многие, и старики, и юноши, падали на землю и лежали без движения. Никто не мог их заставить подняться, потому что пришла их Смерть.

И вот однажды случилось то, чего никогда раньше не было — из-за моря пришел страшный Див и стал убивать людей. Многих он тогда пожрал, а кто спасся — того поглотило море, которое разлилось так, что вскоре покрыло всю сушу. Кто не погиб — убежал куда глаза глядят, и Смерть осталась одна-одинешенька. Она и не заметила, что мы с вашей матерью убежали, не стала нас догонять.

А мы пришли сюда, и с тех пор живем в этих краях, где нет Смерти и где всему живому хозяева — мы сами.

Тогда Урал спросил вот о каких вещах:

— Отец! А можно ли Смерть погубить, чтобы она не причиняла больше зла никому на свете?

— Смерть, сынок, невидима для глаз и приход ее незаметен, — отвечал ему Янбирде. — Бороться с ней очень и очень трудно. Есть лишь одна управа на нее — в землях Падишаха всех дивов течет Живой Родник. Если испить из него — тогда, говорят, человек никогда не умрет. Смерть над ним будет невластна.

Долго рассказывал Янбирде, наконец в горле у него пересохло, и он решил утолить жажду. Пошел он в укромное место и принес оттуда ракушку неведомого морского моллюска, в которой хранил свое питье. Сел Янбирде за стол, открыл ракушку и вдруг увидел, что она неполная. Тогда осмотрел Янбирде ракушку внимательно и обнаружил на ней следы детских пальчиков. Понял он, что кто-то из его сыновей нарушил запрет. Страшно рассердился Янбирде.

— Кто пил из этой ракушки? — грозным голосом спросил он у сыновей. Сыновья молчали.

— Кто посмел? — спросил он еще более страшным голосом и поднялся над ними, огромный, как гора. Тут сердце Шульгена не выдержало, и он пискнул:

— Никто не пил, атай!

Этого Янбирде стерпеть уже никак не мог. Схватил он хворостину и стал бить своих сыновей, приговаривая:

— Не только пили, но еще и врете!

Мальчики вскрикивали под ударами, закрывались руками, но хворостина безжалостно лупила их по рукам, по спинам, по ногам. Наконец Шульген не выдержал и закричал:

— Это я, я испил из ракушки!

Но это не принесло ему облегчения. Теперь отец бил его одного, бил страшным, смертным боем.

Тут Урал подскочил к отцу, схватил его за руку и закричал:

— Отец! Может быть, ты хочешь его убить? Остановись!

Хлыстнул Янбирде своего сына еще несколько раз, но дело уже было сделано, его не воротишь — старший сын нарушил запрет отца. Сел он на камень и стал думать.

— Наверное, Смерть пришла сюда незримо и искушает меня убить сына, — думал он. — Что же такое Смерть? Надо созвать всех зверей и птиц, порасспросить их всех. Не может быть, чтобы никто не видел ее. Тогда и решу, что дальше делать.

И вот собрались все звери на большой поляне посреди леса. Прилетел Журавль на тонких крыльях, прилетел, тяжело переваливаясь, Ворон, львы сели справа и слева от Янбирде, показывая всем своим видом, кто здесь самый главный. Олени жались невдалеке, лось вышел на поляну, дошел до самой середины и остановился в некоторой нерешительности. Глухари и более мелкие птицы расселись на ветках, а волки, лисы и зайцы заняли всю поляну.

Янбирде сидел на камне в глубокой задумчивости. Он еще не пришел в себя от потрясения, которое испытал впервые после долгих-долгих лет мирной жизни. Тогда Урал смело вышел вперед и сказал такие слова, обращаясь к птицам и зверям:

— Сколько мы живем — всегда сильный пожирает слабого. Давайте отвергнем этот злой обычай. Ведь есть среди нас такие, что мяса не едят, крови не пьют. Растят они своих детенышей на поживу хищникам. Это несправедливо. Давайте откажемся от этого обычая, тогда Смерть останется одна, мы настигнем ее и уничтожим!

Хищные звери, и с ними Шульген, не согласились с этими речами, стали переговариваться между собой. Не понравились им слова Урала.

Выступил вперед черный, как сама ночь, Ворон и повел такую речь: «Я не побоюсь встретиться со Смертью, я многое в жизни видел. Но вот схватить ее и выдать на растерзание—я никогда не соглашусь. Подумайте сами—если сильный перестанет охотиться за слабым, если никто не будет умирать, если звери, подобные зайцам, которые плодятся три раза в год, будут существовать беспрепятственно—на земле не останется места.

Кто смерти боится—пусть ищет путь к спасению. Кто хочет сохранить свое потомство—пусть ищет безопасное место».

Понравились эти речи хищникам, и они одобрительно зашумели, стали рычать и подскакивать на месте.

Тогда журавли и гуси, утки, тетерева, куропатки и перепелки решили держаться вместе, хорониться в лесных чащобах и на болотах, там выводить на свет своих деток.

Дикие козы и олени, бурощекие зайцы ничего не сказали. Они гордились тем, что умеют быстро бегать. Они думали, что на своих быстрых ножках убегут от Смерти.

Жаворонки, скворцы и сойки, воробьи, вороны и галки тоже промолчали, потому что были маленькими и слабыми птицами, питались тем, что оставалось от больших зверей, или просто ели что попало. Вот они и постеснялись сказать свое мнение на таком большом совете.

Так и не пришли они к единому мнению, каждый остался при своем.

С той поры старик Янбирде уже не оставлял дома Урала и Шульгена. С той поры стали они ходить на охоту вчетвером.

Однажды случилась у них великая охота. Дичь словно сама лезла в силки—все охотничьи мешки были переполнены.

Когда охотники наконец вернулись домой, стали они разбирать добычу. И вот попалась им среди прочей живности птица лебедь со сломанным крылом. Опутали ей ноги старик Янбирде, замахнулся острым ножом, чтобы голову отсечь, и тут птица заплакала кровавыми слезами, заговорила:

— Не убивайте меня, не безродная я сирота, не вашего людского племени дочь.

Удивились таким речам Янбирде, его жена Янбике и дети их Урал и Шульген, прислушались. А птица лебедь продолжала:

— Мой отец, когда-то пару себе искал, никого не нашел на всей земле. Обратил он взор свой на небо и там взял себе в жены Луну и Солнце, приворожил к себе обеих. Он—Падишах всех птиц, имя его Самрау, вот мой отец.

А если не послушаетесь меня, если разорвете меня на части, каждый мой кусочек станет вам поперек горла, не переварюсь я в ваших желудках — мать моя Кояш-Солнце еще в младенчестве омыла меня в водах Живого Родника, так что Смерти я не подвластна. Так говорю вам я, Хумай. Отпустите меня, и я укажу вам путь к Живому Роднику, что избавляет от Смерти.

Не знали, что делать, как поступить Янбирде и Янбике. Стали они спрашивать совета у своих детей. Шульген не поверил птице, сказал, что ее надо съесть, а Урал заступился за птицу, думал он отпустить ее на волю. Такой между ними вышел спор.

Наконец Урал сказал Хумай, этим именем назвалась лебедь:

— Не горюй, я верну тебя твоим родителям.

Осторожно положил он раненую птицу на землю.

Лебедь взмахнула здоровым крылом, и выпали из него три пера. Она обмазала их своей кровью, и вдруг, откуда ни возьмись, появились три птицы. Подхватили они лебедь легкими крыльями и унесли в высокое небо.

Пожалели тогда Янбирде и его сыновья, что так и не вызнали дорогу к Живому роднику.

Решил тогда Янбирде, что кончилось для его детей беззаботное время, пора им отправляться в путь, птицам вослед — искать дорогу к Живому Роднику. Наказал он им слушаться друг друга, во всем друг дружке помогать, а если Смерть им по дороге попадется — отрубить голову и привезти домой. Дал он сыновьям могучих львов и проводил в далекий путь.

Долго смотрели вослед сыновьям Янбирде и Янбике, и не знали они, когда еще увидят своих сыновей, приведется ли когда встретить друг друга.

Ночь проходила — наступал день. День проходил — наступала ночь. Так шли месяц за месяцем, год за годом.

Возмужали братья в дороге, появился первый пух на подбородке, открытыми глазами стали они глядеть на мир. Всякое попадалось им в пути, многое пришлось изведать. Встречали разных людей, пересекали широкие реки, через горы переваливали, темные леса проезжали.

И вот однажды встретили братья седобородого старца с длинным посохом в руке. Стоял тот старец под огромным дубом, из-под которого текла, шумя и переливаясь на ярком солнце, большая река.

Спешились братья, поприветствовали старца, отвесили ему земной поклон. Ласково встретил их старец, спросил, куда путь-дорогу держат, удачны ли их дела. Не стали братья таиться, рассказали старцу все, как есть, что задумали они отыскать Живой Родник, Смерть— злодейку приструнить.

Задумался старик, погладил седую бороду и молвил так:

— Перед вами, храбрые мои молодцы, две дороги.

Та, что идет налево, — ведет в страну падишаха Самрау, царя птиц. И днем, и ночью в той стране веселье, не знают они, что такое печаль и уныние. Там волк и овцы пасутся на одном лугу, там лисы и куры гуляют вместе по темным лесам безо всякой опаски. Да, велика и обильна та страна, там крови не пьют, там мясо в пищу не употребляют, там платят добром за добро, и никогда не отыщет Смерть дороги в ту страну.

Но горе тому, кто пойдет направо. Приведет его дорога в страну падишаха Катила, страну горя, страну жестокосердия и зла. Там земля усыпана человеческими костями, там живые завидуют мертвым и проклинают час, когда появились на свет. Вся земля там залита кровью.

Услышали такие слова братья и поняли, что пришла им пора расстаться. Решили они бросить жребий, чтобы выбрать себе дорогу. Сделали они вот что — взяли посох и стали его друг за дружкой обхватывать руками.

И выпало так, что Шульген должен был отправиться направо, в страну падишаха Катила. Не согласился Шульген, гневно нахмурил брови, бросил отрывисто:

— Я старший, я выбираю дорогу.

И пошел налево, даже не попрощавшись.

Делать было нечего, и Урал, поблагодарив старца, пожелав ему здоровья и благополучия, пошел направо, в страну падишаха Катила, страну безмерного горя и страдания.

Как Урал-батыр пришел в страну падишаха Катила

Долго шел Урал в страну падишаха Катила. Переправлялся через широкие реки, переваливал высокие горы, и вот однажды попалась ему в пути, у подножия высокой горы старуха в нищенском рубище, что сидела возле дороги. Вся спина у нее была исполосована кнутовищем, плечи изодраны в кровь, словно терзали ее злые волки. Руки и ноги потрескались у нее, словно у курицы, которая день— деньской добывает себе пропитание, ковыряясь в земле. Все лицо у нее почернело, словно трава, что побита морозами, а кости выпирали, как сучья дерева.

К ней прижималась красивая девушка, было видно, что боится она незнакомца, восседающего на огромном льве, да и стыдно ей, что предстала она перед егетом в убогом рубище.

— Не бойтесь меня, — воскликнул Урал, подходя к ним. — Никому я не причиняю зла, ищу я Смерть — злодейку, хочу людей от нее избавить. Расскажите мне, в какую страну я попал.

Улыбнулись старуха и девушка, с места своего приподнялись, подошли к егету. Старуха пригладила свои растрепанные волосы, заложила их за уши и чуть-чуть распрямившись, стала рассказывать, широко раскрывая глаза.

— Ох, егет, видно, что горя ты не видел, не бывал ты в нашей стране. Правит у нас жестокий падишах Катил. Черны его дела — ежегодно хватает он юношей и девушек, мужчин и женщин, отбирает из них самых лучших, приводит к себе во дворец. Дочь его забирает себе всех егетов, а всех девушек он отправляет на свою половину. Кто понравится—тех разбирают его приближенные. А всех остальных приносят в жертву — девушек в озере топят, мужчин сжигают на огромном костре. Такую жертву приносят они ежегодно предкам, своим богам, так потакают они своему тщеславию.

Десятерых детей произвела я на свет, девятерых из них забрал жестокий падишах Катил. Муж мой не вынес такого горя, не помня себя, бросился он на воинов падишаха. Не простили его, живьем зарыли в землю. Осталась у меня дочь моя единственная, младшенькая. И пришел ко мне приближенный падишаха и сказал: «Понравилась мне твоя дочь, я беру ее в жены». А ведь для меня нет ничего дороже дочери — и вот темной ночью бежали мы в лес. Таких, как мы, много скрывается по лесам да чащобам, жизнь наша проходит в страданиях.

Вижу я, что ты, егет, очень добр, прошу тебя, не ходи в страну падишаха Катила, пожалей себя, вернись туда, откуда пришел.

Но Урал только покачал головой:

— Когда я вышел в дорогу, я был еще совсем ребенком. Долгие годы я прожил, много дорог я прошел, чтобы с пустыми руками вернуться в отчий край. Должен я отыскать злодейку— Смерть, должен я посчитаться с нею.

Попрощался Урал с со старухой и ее дочерью, сел на верного льва и отправился в путь, в стан падишаха Катила.

Прошло несколько дней, и вот Урал-батыр услышал далекий ропот, словно шумели тысячи и тысячи людей на каком-то большом празднике. Подъехал ближе егет и видит—и вправду собрались здесь толпы людей, все как один — в том самом обличье, в котором всякий появляется на свет. Видно, что собрали здесь людей насильно, потому что никто не бродил по округе, никто не переговаривался, как то бывает на шумных и веселых праздниках, а все стояли в великом страхе, выстроившись в затылок друг другу. Слева стройными рядами стояли женщины, справа— мужчины. Да только не все были голыми в той толпе. Там и сям мелькали люди в странной одежде, в руках у них были большие бичи, которыми они заталкивали обратно тех, кто нарушал строй, били ослушников, догоняли тех, кто хотел убежать, криками и ударами бича возвращали их на место. Но таких было очень и очень мало, большинство стояли в великом страхе и в великом молчании посреди огромной площади.

— Что же могло привести сюда столько людей? — Подумал Урал-батыр. Он уже увидел, что в той толпе все мужчины и женщины не моложе шестнадцати и не старше тридцати пяти лет. — Кто эти стражники? Чью злую волю они исполняют? Неужели это и есть страна падишаха Катила, о которой ему рассказывала старуха?

Он решил выяснить все и не мешкая подошел к людям, что стояли в сторонке. Там— то как раз были и старики, и дети. И были они одеты, как велит обычай и как полагается людям, что отличает их от зверей, не знающих иной одежды, кроме своей шкуры.

Увидев, что к толпе подъехал незнакомый исполин, люди сперва шарахнулись от него, но, видя, что он улыбается и вроде бы не собирается причинять им никакого вреда, они осмелели и придвинулись поближе. Отделился от толпы некий старец, обратился он к батыру с такими словами:

— Юноша мощный, твой вид, твои удивленные взгляды, которые ты бросаешь на толпу, наконец, по льву, на котором ты так горделиво восседаешь, могу ли я предположить, что ты прибыл к нам из чужой страны?

Видя, что юноша обратил на него свой взор, старец продолжил:

— Позволь мне, ничтожному, объяснить тебе, что здесь происходит. В нашей стране есть падишах, как и во всех странах мира. Есть у нашего падишаха приближенные, все они из самых разных родов — есть род, что посильнее и познатнее, есть род, что слабее и беднее. И вот сегодня ты как раз попал на славный праздник, который устраивает наш падишах для своих приближенных в честь матери своей и своего отца, в честь колодца, из которого брали воду, чтобы омыть новорожденного царственного младенца. И сегодня в их честь будут принесены великие жертвы, как установлено в наших краях.

На знамени нашего падишаха ворон изображен, и ты, наверное, обратил внимание, как много вокруг летает этих славных птиц?

Урал-батыр огляделся—и вправду вокруг летало так много ворон, что, казалось, здесь воронья свадьба. Еще больше их сидело невдалеке, на небольшом холме. Этот холм был черен от птиц, которые собрались здесь словно на свой вороний сабантуй.

— О да, юноша мощный, именно им будут принесены великие жертвы из нашего народа. Видишь ли ты колодец? Именно туда будут сброшены девушки наши без числа, чтобы потом, когда они умрут, их тела попали на съедение воронам.

А те егеты из разных родов, их ожидает другая участь — каждый год дочь падишаха выбирает себе жениха из их числа. Кто понравится падишаху — тот будет рабом его, будет прислуживать ему во дворце. Остальные будут принесены в жертву богам, которым поклоняется падишах.

Вдруг великий шум прервал речь старика, которой с великим изумлением внимал Урал-батыр. Зазвучали трубы, затрещали трещотки и вот вдалеке показалась царственная процессия. То была дочь падишаха. Она восседала на троне, который несли четыре огромных раба— исполина.

— Слушайте, слушайте!—кричали глашатаи. — Пусть посветлеют ваши лица, пусть радость наполнит ваши сердца! Приближается дочь падишаха! Приближается наша владычица!

И снова забегали стражники, и снова попало плетей тем, кто портил строй, кто не хотел подчиняться.

Медленно двигалась процессия мимо людей. За троном в некотором отдалении шел слуга дочери падишаха, а за ним, тоже в некотором отдалении, шли остальные ее прислужники.

Вдалеке качалась только высокий золотой убор царицы. Вот она подъехала поближе, и все увидели на троне невиданной красоты девушку с глазами, полными огня, в одеянии, равных которому не было на свете. Урал-батыр завороженно смотрел на эту красоту, пока царевна медленно объезжала ряды. Злая гримаса застыла на ее лице, гримаса отвращения—никто не нравился ей из этих посиневших от холода, съежившихся на ветру людей. Вдруг ее взор посветлел — она увидела высокого красивого юношу — исполина, который стоял в толпе, как все, и смотрел на нее восхищенными глазами. Ни слова не говоря, величественным жестом она остановила процессию. Взоры всей толпы обратились к тому, на кого она обратила свое внимание. Молча она ожгла взглядом Урал-батыра и протянула ему золотое яблоко. Ошеломленный ее красотой, потому что вблизи она казалась еще прекрасней, Урал-батыр взял это яблоко. Царевна жестом указала на него своим прислужникам, и процессия двинулась дальше. Теперь ее путь лежал обратно, во дворец.

— Зять! Явился зять падишаха!—возгласили глашатаи. Толпа шарахнулась в сторону от Урал-батыра, вокруг него забегали прислужники, стали хлопать его по плечу, тискать, кричать ему в лицо. Не понравилось такое дело Урал-батыру, отодвинул он слуг, нахмурил брови:

— Что все это значит? Что вам от меня нужно?

— Теперь ты наш зять, — стал говорить один из прислужников. — Идем с нами во дворец, ты стал мужем дочери падишаха. Теперь ты наш повелитель.

Не согласился с этими словами Урал-батыр, сказал спокойно:

— Я приехал к вам издалека. Порядков ваших я не знаю, потому и во дворец не пойду. Посмотрю, чем все это кончится, тогда и решу, как быть. Если захочу — сам могу отыщу эту девушку.

Изумились приближенные царицы, видно было, что такой отказ для них—дело небывалое. Стали они шушукаться, не зная, как поступить. Наконец один из них, тот, что следовал неотступной тенью за дочерью падишаха, побежал во дворец, доложить дочери падишаха.

Шум на площади не утихал. Вдруг еще сильнее загудели трубы, заскрежетали трещотки, и из главных ворот показалась могучая процессия. То выезжал к своему народу падишах Катил.

Шестнадцать рабов везли его трон, несметные ряды воинов окружали его со всех сторон, а сам падишах возвышался над головами, как свирепый медведь в лесу возвышается над зайцами. Медленно двигалась процессия, рабы, которые несли падишаха, уставали быстро — так был тяжел падишах Катил. Их на ходу сменяли другие.

Люди в толпе разом склонили головы и так стояли молча. Никто не мог встретиться взглядом с падишахом Катилом — гневный огонь, который вырывался из его глаз, валил с ног любого.

Урал—батыр с любопытством наблюдал за происходящим, ведь все ему было в новинку. Не мог он взять в толк, почему люди боятся падишаха. Правда, он выше ростом, чем обычные люди. Но зато какой у него смешной живот—он похож на саба—бурдюк, в котором хранят кумыс. С виду он как камень, а тронешь—во все стороны брызжет яркий искрометный кумыс. А ноги — можно подумать, что эти ноги он отнял у слона—такие они большие, и безобразные. А затылок его, жиром налившийся — ведь это мог быть хорошо упитанный кабан, а в кабанах Урал-батыр знал толк.

Падишах тем временем объезжал ряды своих рабов. Время от времени он делал знак рукой, и человека, на которого он указал, вырывали из толпы и уводили — кого направо, кого налево. Кого направо—тот должен был до конца своей жизни быть рабом во дворце, исполнять безумные прихоти падишаха, а кого уводили налево—того принесут в жертву Ворону.

Вдруг зашумели, закричали во дворце, и из ворот выскочила девушка верхом на коне. То была дочь падишаха. Пустив вскачь своего коня, она мчалась напрямик, не обращая внимания на крики тех несчастных, кто попадал под копыта. Все лицо ее было искажено гневом. Волосы развевались по ветру, платье было застегнуто не на все крючки и развевалось вслед за ней.

Резко осадив коня возле Урал-батыра, она стремительно наклонила к нему лицо, пылающее гневом:

— Кто ты такой, что посмел оскорбить Меня? Я выбрала тебя в мужья, подарила тебе священное яблоко, а ты отказался прийти во дворец! Ты покрыл тьмой мое лицо, ты опозорил меня перед рабами!

Наконец и падишах увидел, что вокруг творится что-то небывалое. Он подал знак и его поднесли поближе. Прислужники уже шептали на ухо, что случилось, почему его дочь в таком ужасном гневе. Узнав обо всем, падишах тоже пришел в ярость, так что даже спрыгнул со своего трона и встал во весь рост перед Урал-батыром.

— Какого ты рода, егет, что смеешь отказывать моей дочери? -прогремел-пронесся над площадью его вопрос. Люди в ужасе закрывали лица руками, так пугал их самый голос падишаха.

Видя, что незнакомый юноша выдержал взгляд его огненных глаз,не испугался его речи, не пал на землю, как его подданные, падишах продолжил:

— Знай, егет, что о роде моем, обо мне—падишахе Катиле слава идет по всей земле. Знают обо не только люди, не только птицы и звери, знают обо мне даже мертвецы в своих тесных могилах.

Дочь моя приказал тебе идти во дворец. Почему ты отказываешься сделать это? Почему раздумываешь? Никто в моей стране не имеет права нарушать мои законы.

Не поддался угрозам Урал-батыр, смело глянул в лицо падишаху:

— Я не знаю тебя и твоего обычая резать людей, как скот. Нигде на земле, а странствуя я уже давно, не приходилось мне видеть такого обычая. Я — тот, кто ищет Смерть, чтобы убить Ее. Я не страшусь Ее и никого, даже птенца, не отдам Ей на съедение. А что касается твоих обычаев, то, когда я узнаю их все, я скажу тебе, что я об этом думаю.

Понял тут падишах, что перед ним человек из чужой страны, человек, которого ему видеть еще не приходилось. Мало ли кем может оказаться этот безумец, подумал он и обратился к дочери:

— Дочь моя, видишь, этот человек не в своем уме. Мало ли шляется по свету безумцев? Иди во дворец, забудь про свои печали, мы найдем тебе развлечение по нраву.

Шепот пробежал по рядам приближенных, никто из них не хотел, чтобы кто-то безродный становился зятем падишаха.

— А вы что стоите? — излил свой гнев на прислужников Катил-падишах. — Быстрее бросайте в огонь тех, кто предназначен огню, топите тех, кто смерть свою должен найти в пучине. Пошевеливайтесь!

— И он воссел на трон, величественный в своем гневе.

Тогда Урал-батыр, разметав прислужников, смело вырвался вперед. Громом прогремели его слова, обращенные ко всем, кто собрался на площади:

— Родился я на свет для того, чтобы смерть победить, найти Живой родник, людей от смерти спасти и воскресить мертвых. Не дам я тебе, кровожадный падишах, вершить свои дела! Развяжите руки рабам, развяжите руки девушкам. Прислужники, прочь с моего пути!

Катил размышлял недолго, ярость захлестнула его, и он подал знак поросшей шерстью ручищей. Тогда из ворот дворца появились четыре исполина, огромных словно дивы, поросших шерстью, как звери. Земля дрожала под шагами их, свет затуманивался от их движения.

— Закуйте этого егета в кандалы и приведите ко мне, — закричал падишах вне себя от ярости. — Если Смерти ищет он, покажите ему смерть!

— Стойте, — воскликнул Урал-батыр, обращаясь к тем батырам. — Я не хочу убивать вас. Но я знаю, что вы ни за что не склонитесь предо мной, пока не испытаете мою силу. Так вот — есть ли у вас такой сильный зверь, которого вы не можете победить? Я сражусь с ним, тогда мы и посмотрим, кто здесь сильнее.

Батыры переглянулись и захохотали. Они решили, что Урал-батыр струсил. Захохотал и падишах. Он подумал, что так даже будет лучше— если непокорного победит животное, а не люди. Тогда скажут — сама природа отвергает этого безумца, восставшего против падишаха Катила!

— Приведите, приведите сюда быка, — взревел он голосом слоновьим, — моего быка, того быка, что поддерживает мой дворец.

Услышав об этом, люди перепугались, пожалели они Урал-батыра. «Пропадет, пропадет егет ни за что», — шелестело в толпе. Услышала об этом и непреклонная, гордая дочь падишаха. Тогда склонилась она перед отцом.

— Остановись, прошу тебя, — быстро— быстро заговорила она. — Ведь ты же сам разрешил мне выбрать жениха, ты сам дал мне это разрешение, на то было твое позволение. И вот я выбрала себе егета в женихи, а ты что делаешь? Ты отнимаешь его у меня. А ведь я даже не перемолвилась с ним одним словечком. Не губи его!

Мрачно, мрачно взглянул падишах Катил на свою дочь, но отвечать ей не стал. Он подал знак, и ее увели прочь.

Земля содрогнулась раз, и другой, и вот на площадь перед дворцом выскочил бык, огромный, словно гора, ужасный в своем гневе, словно тысяча змей. Слюна летела во все стороны от его морды, и там, куда она попадала, загоралась земля, куда ступала его копыто — оставалась яма, словно два землекопа усердно рыли весь день.

Остановился он по знаку своего повелителя падишаха Катила, голову перед ним склонил, стал водить ей из стороны в сторону, обнажив страшный клык во рту. На пустой площади стоял перед ним Урал-батыр, не склонил он головы перед чудищем.

— Так это ты, егет, потревожил мой сон, ты лишил меня радости от общения с моими прекрасными коровами? Нет, я тебя не брошу на земле, нет. Ты сгниешь на моих рогах, ты будешь висеть на них, пока ветер не развеет твой прах, — бешено загудел бык, и огромные его рога, прямые, словно копья, огромные, словно бревна, двигались из стороны в сторону.

И тогда ответил Урал — батыр тому быку, сказал так:

— И я обещаю тебе, великий бык, что я не стану тебя губить. Я докажу тебе, что человек сильнее всех на свете, и тогда не только ты, но и все племя твое на веки вечные станет рабом человека.

Рассвирепел от этих слов бык, бросился он на Урал-батыра, взрывая землю копытами. Хотел он поднять егета на рога, подбросить вверх, чтобы потом поймать его тело, нанизать на рога словно на вертел. Но не тут-то было, изловчился Урал-батыр, ухватился он быка за рога и пригнул его голову к земле.

Стал бык вырваться из рук батыра, в землю по колено ушел от натуги, черная кровь потекла из его пасти, и выпал из нее огромный клык. Обессилел бык и рухнул на землю.

Увидев это, все растерялись. Никогда такого не было, чтобы кто-то мог победить огромного черного быка. А Урал-батыр сдержал свое слово. Ухватив за рога, вытащил он быка и с грохотом поставил на землю. От этого удара раскололись копыта быка, треснули пополам, в трещины те забился песок, смешавшийся с кровью.

Сказал тогда Урал вещие слова:

— Рога твои, что согнул я в честном бою — останутся согнутыми навсегда, в пасти твоей щербатой никогда больше не будет расти острый клык, копыта твои раздвоенные останутся таковыми навсегда, пока существует на земле твой род. Испытал ты силу человека, понял, что слаб перед человеком. Теперь будешь служить ему до скончания веков. Не смей больше грозить человеку!

Падишах, увидев, как дело обернулось, кивнул своим батырам. И так велик был страх перед ним, что батыры вышли к Уралу. Надеялись они еще и на то, что теперь, после битвы с быком, ослабел Урал, и сил у него поубавилось.

— Когда умрешь ты в наших руках, в какую сторону бросить твое тело? — спросил тогда один из батыров, самый главный над ними.

Не устрашился их силы Урал-батыр, смело вышел вперед.

— Я— тот, кто ищет Смерть, чтобы победить ее!— воскликнул он. — Испытайте мою силу, и, если я умру на ваших руках, тело мое отдайте льву. А если у вас хватит сил, тогда забросьте меня в Живой Родник.

Но ответьте и мне—если вы попадете в мои руки, и ваши тела затрепещут, словно мотыльки ночною порой возле огня, в какую сторону забросить ваши тела? Где искать мне ваши тела, растертые в муку, когда вернусь я с Живой водой оживлять мертвецов?

Расхохотались батыры, нелепой показалась им мысль, что Урал-батыр победит их всех.

— Ну что же, — протянул самый главный сквозь смех. — Если уж действительно ты нас победишь, тогда брось наши тела в ноги падишаху и его приближенным.

Пока один из них говорил, остальные окружили Урал-батыра со всех сторон и по знаку предводителя бросились на него. Вчетвером пытались они его повалить, но егет отбросил одного, потом другого, а затем уже и двух оставшихся. Высоко взлетели в небо батыры падишаха, и вот упали они на землю, так что задрожала она от могучего удара. Предводитель батыров упал возле падишаха, а остальные—возле приближенных его. Так нашли свою смерть батыры, что служили темной силе, и тела их превратились в грязную жижу.

Тогда все рабы, что стояли связанными и ждали своей смерти, поняли, что жизнь их оборвется не сегодня. Бросились они к Урал-батыру, окружили его со всех сторон, стали возглашать ему здравицу. Прислужники и сам падишах бросились врассыпную, пытаясь убежать от народного гнева, и многим из них удалось это сделать. Скрылись они, словно крысы во тьме ночной, чтобы найти себе приют более надежный, чем страна падишаха Катила, которого победил Урал-батыр. А куда пропал сам падишах—так и осталось неизвестным.

С толпой людей вошел Урал-батыр во дворец, объявил он, что теперь никто не сможет притеснять людей, приносить их в жертву. Объявил он и о том, что все теперь стали свободны.

— А теперь прощайте, люди, — сказал он, — Я — батыр, который ищет Смерть, чтобы победить ее. Мне надо идти.

Растерялся тогда народ, не зная, что ответить батыру. Никто не хотел, чтобы он уходил. Тогда из толпы вынесли на руках самого старого среди людей человека, который еще помнил вольные дни перед приходом падишаха Катила.

Приблизился он к Урал-батыру, поднял слабую руку, и, когда шум стих, он тихо сказал, обращаясь к Уралу и ко всем людям:

— Приветствую тебя, достойный юноша! Ты, оказывается из егетов егет, их храбрецов храбрец! Твоя опора — в сердце твоем, но есть, оказывается, и жалость в сердце твоем. Ты нас пожалел, ты освободил нас от страшного гнета, ты победитель. Но есть еще человек, который помог тебе в этой битве. Это она вызвала гнев падишаха, она столкнула тебя с ним и тем принесла нам свободу и счастье. Это дочь падишаха. Она полюбила тебя и потому взбунтовалась против своего отца. Женись на ней, егет, останься с нами, егет. Будь нашим повелителем!

И по знаку его весь народ стал славить Урал-батыра и дочь падишаха, желая им здоровья и счастливой жизни.

Видя всеобщее ликование, увидев вблизи ту девушку, которая что красоты была неописуемой, решил Урал-батыр жениться на ней и остаться в этой стране хотя бы ненадолго. И начался тогда пир на весь мир, и семь дней и семь ночей праздновал народ эту свадьбу, которая стала символом их освобождения от падишаха Катила.

Только на восьмой день угомонились гости, только на восьмой день все царство падишаха Катила погрузилось в сон. Уснула и дочь падишаха.

А Урал-батыр решил размяться после душных залов дворца. Сел он на верного льва, приторочил сумку с припасами к седлу, вооружился и отправился побродить по окрестностям города. Час ехал Урал-батыр, два ехал, наконец сон сморил его, и он прилег под высокой скалой передохнуть.

Вдруг сквозь сон послышался ему змеиный шип. Чутко спал батыр, вскочил он на ноги, огляделся—в двух сотнях шагов от него огромный змей напал на оленя. Не простой это змей, не гадюка, что под ногами ползает, не уж, который в воде плавает, то большой змей -длиной он в сотню шагов будет, не менее, льва за ним не увидишь, такой он толщины.

Пока Урал-батыр разглядывал змея, тот успел повалить оленя. Бросился Урал на помощь оленю, схватил змея за длинный хвост, прижал к земле. Взмахнул змей хвостом и образовалась в лесу поляна, десятка два деревьев упало на землю. Взмахнул змей в другую сторону и образовалась в лесу широкая просека. Но Урал-батыр крепко держит змея за хвост, не отпускает его, давит руками, твердыми как скала.

А змей все машет и машет хвостом, да к тому же есть у него еще забота — пытается он проглотить оленя. И так старается и этак, но не получается—застряли огромные, ветвистые рога в пасти змея. А сломать их сил не хватает.

Выбился змей из сил, изнемог — теперь он бы и выплюнул того оленя, а не может — застряли рога. Проглотить тоже не получается. А сзади Урал-батыр напирает, хвост прижал к земле, сейчас перевернет змея кверху брюхом. Видит змей, дело худо, приподнял он голову и сказал с мольбой:

— О егет, помоги мне! Отодвинь мой смертный час! Я — сын падишаха Кахкахи, имя мое Заркум. За помощь твою отплачу, буду спутником твоим — коли нужен спутник тебе, если золота желаешь, кораллов и жемчугов — в моем дворце найдешь сколько душе угодно.

Ответил ему Урал:

— Я отправился в дальний путь, чтобы избавить все невинные существа на земле от Смерти, а ты предал моему врагу оленя, который в жизни никому не причинил зла. Почему ты сделал это — открой мне тайну свою.

— О егет, — отвечал ему змей. — Расскажу я тебе всю правду, ничего не утаю. Недалеко от этих мест — страна падишаха птиц Самрау. Есть у него дочь красоты необыкновенной, Солнцем она рождена. Я просил ее руки — отказали мне и он, и она. «Ты змей», — сказали они. И вот тогда попросил я своего отца — сделай так, чтобы отдали мне в жены дочь падишаха Самрау. Если же нет — пойди на них войной, залей их страну огненным дождем.

Тогда мой отец посоветовал мне пойти на охоту, найти оленя с рогами в двенадцать ветвей и проглотить его. Тогда, сказал он, я смогу превращаться в кого угодно, стану самым красивым из всех людей. Тогда дочь Самрау станет моей.

И вот пошел я на охоту и видишь — не могу я проглотить оленя, застряли в горле рога, не сбылось мое желание. Не губи меня, егет, пользы тебе от этого не будет, помоги мне, и тогда мы отправимся к моему отцу, и он отдаст тебе все, что ты попросишь.

А ты попроси у него вот что—не красивую девушку, нет, и не сокровища. Рассыплет он перед тобой море жемчугов и кораллов—отвернись от них. И вот тогда он скажет: «Смотри-ка, человек отказался от сокровищ, сколько ни бродил я по свету, такого не видел». И скажет он тогда: «Назови свое желание, отплачу тебе добром за услугу». И вот тогда ты скажи ему — пусть снимет свою шкуру, станет не аждахой, а змеем, высунет свой птичий язык и вложит его тебе в рот. Отец начет пугать тебя, плюнет на камень и камень потечет, словно вода. Плюнет он на гору и гора потечет, словно родник, в один миг соберется в низине сверкающее озеро—ни конца у него не будет, ни края. Только ты не пугайся этого, проси его снова и снова. Не устоит он, и ты поцелуешь его язык. Сердце его тогда оттает, и ты сможешь ему сказать такие слова: «В моей стране платят добром за добро. То, что ты любишь, то и отдай. Тогда даст он тебе посох свой с набалдашником из жемчугов, его и возьми. С посохом этим волшебным в воде не утонешь, в огне не сгоришь. Захочешь невидимым стать — ни одна душа тебя не отыщет».

Услышав эти слова, Урал обломал оленьи рога, и змей, проглотив оленя, в миг обернулся прекрасным юношей, красивей которого не было на всем свете.

И в тот же миг раздался какой-то свист в округе. Побледнел Заркум, страх отразился в его глазах.

— Что это? — спросил его Урал — батыр.

Но Заркум не стал говорить Уралу правду. Он подумал так:

— Это шпионы моего отца, они сейчас же донесут ему, что я проболтался, открыл чужаку великую тайну змеиного царства. Что же мне делать теперь? Проглотить этого егета не хватит сил — уж очень я ослаб от схватки с оленем, а вот если выдам его отцу, покаюсь, тогда отец меня простит.

А вслух он сказал так:

— Это меня ищут слуги моего отца. Ну что, ты идешь со мной во дворец змеиного падишаха?

— Иду, — смело сказал Урал-батыр. — Хочу я повидать твою страну, хочу испытать мощь сердца своего, врагом себе избравшего саму Смерть.

А про себя он так подумал: «Ну что ж, если и такое бывает на свете, что отвечают злом на добро — и это я хочу увидеть своими глазами».

— Прощай, мой верный друг! — обратился Урал-батыр к своему льву. — Дальше тебе хода нет. Долго меня не жди, возвращайся в родные края, домой, привет от меня передай.

Поцеловал льва, и с тем простился.

Как Урал-батыр и Заркум прибыли в змеиное царство

Спустились Урал-батыр и Заркум в глубокую расщелину. День шли, ночь, и вот увидели они, что впереди чернеет огромная гора высотой до неба. Охвачена эта гора огнем, который полыхает без устали, словно зарницы без грома и дождя, словно молнии при ясном небе.

— Что это? — удивился Урал-батыр. — Неужели такая большая гора бывает на свете? Не приходилось мне встречать таких гор.

Ответил ему Заркум:

— То не гора, то змей, охраняющий дворец.

Подошли они поближе, и увидел Урал-батыр—возле железной ограды дворца лежит, беззаботно свернувшись клубком, девятиголовый змей, сторожит дворец.

Смело подошел к нему Заркум, пнул ногой, закричал громким голосом:

— Принеси ключ от дворца!

Зашипел змей, засвистел громким свистом, шум поднялся такой, словно рухнули все горы земли. Только утих гром, как загремело, забренчало снова — это четыре змея о шести головах волокли по земле ключ — и не было у них сил поднять его, так он был тяжел.

Легко принял это ключ Заркум, вставил его в железную дверь, повернул — отворилась тяжелая дверь, открылся вход во дворец.

— Проходи, гостем будешь, — сказал Заркум и широким жестом указал Урал-батыру путь во дворец. Только вошел Урал-батыр, как дверь сама собой захлопнулась.

— Побудь здесь, — сказал Заркум из-за железной двери. — Я схожу за отцом. А запер я тебя, чтобы змеи не причинили тебе вреда.

Ничего не сказал Урал-батыр, стал осматриваться во дворце. Не успел он присесть с дороги, как послышалось громкое шипение, и со всех сторон дворец оказался в кольце — то собрались вокруг него змеи со всей округи. Выглянул Урал-батыр в окно, стал прислушиваться к их шипению.

Первым заговорил огромный одиннадцатиголовый змей.

— Мой, мой черед его съесть, мой черед отрастить двенадцатую голову. Стану я тогда везиром у падишаха, приблизит он меня к своему трону.

— Ну, не-е-е-ет, — зашипел девятиголовый змей. — Только я могу съесть человека, который узнал тайну падишаха от его сына. Сам падишах его не съест — не может он погубить человека, того, что кто спас жизнь его сыну, а вот я его съесть могу — только я знаю все его тайны, только я. А вы, мелюзга, — зашипел он на мелких змеев, что тысячами кружились вокруг дворца в ожидании поживы, — идите прочь, нечего здесь вертеться. Не будет вам сегодня удачи!

Сказал так и завертелся, словно вихрь, только искры брызнули во все стороны. Испугались мелкие змеи, заметались из стороны в сторону, да и разбежались, попрятались кто куда может. Видя такое дело, уполз и одиннадцатиголовый змей, не стал ссориться с любимчиком падишаха. Остался один только девятиголовый змей. Он все метался вокруг дворца, кружился, выбивая миллионы искр из скал вокруг дворца, вертелся, кружился и вот превратился в прекрасную девушку. Подошла та девушка к закрытым воротам и прошла сквозь них, словно ворот и не было. Видя такое дело, Урал-батыр не стал дожидаться, когда заворожит она его своей красотой, схватил за руки и сжал так, что кровь выступила из-под ногтей. Не выдержал такого пожатия змей, вернул себе огненный облик, стал метать молнии, хотел огнем спалить Урал-батыра. В ярости схватил тогда Урал-батыр змея за горло, скрутил его узлом. Но убивать не стал, отбросил в сторону:

— Все я знаю о тебе — стережешь ты падишаха змей Кахкаху, верный его раб и хранитель тайн. Что с того, что у тебя девять голов, которые ты отрастил, пожирая людей — ты мне не страшен.

Удивился змей, призадумался.

— Неужели ты змеиный бог? — спросил он Урал-батыра. — Откуда ты все-все знаешь обо мне? Я ведь думал, что ты человек, потому и рассказал падишаху, что сын его выдал тайну существу, с которым мы смертельные враги.

С этими словами он подполз к Урал-батыру, стал к нему ласкаться. Но запах человеческого существа так густо ударил ему в ноздри, что не стерпел змей, и страшная догадка пронзила его. Поднялся он на дыбы, огнем полыхнул из широкой пасти.

— Нет. Ты и вправду человек, коварством проникший в наши тайны. Нет тебе жизни после этого, должен я предать тебя смерти.

Ударил он Урал-батыра молнией, опалил огнем, хвостом ударил так, как если бы дерево в лесу упало на человека. Но не подался Урал-батыр, выстоял перед натиском змея. Изловчившись, он ударил мечом по главной голове змея. Со звоном рассыпалась голова на мелкие кусочки, и выпали из нее ключи странного вида. Ударил Урал-батыр по другим головам—и выпали из них тела восьми богатырей.

Побрызгал на них Урал-батыр водой ключевой, которую принес он с собой. Очнулись батыры от волшебного, колдовского сна, заговорили:

— Все мы были когда-то, в незапамятные времена, людьми. Проклятый змей выследил нас, проглотил — стали мы его сутью, его головами. Рассеки сердце змея — в нем найдешь ты ключ золотой, что открывает дворец, полный тайн. В том дворце хранятся все сокровища земли, о которых можно только мечтать.

Прислушался Урал-батыр к их словам, рассек сердце змея и выпал из него ключ красоты невиданной.

Взял в руки золотой ключ Урал-батыр, и тогда предстал перед ним дворец тайн. Оказался тот дворец выше неба, ниже земли, и был он невидим простому глазу. То, что принимал он за дворец, была только малая его часть. Но если уж один конец веревки в руки попал, как не полюбопытствовать, что на том конце? Вот и Урал-батыр отпер дворец и вошел в него. Открылся ему зал богато изукрашенный, красоты неописуемой. В середине зала оказался трон, возле которого сидела прекрасная девушка, в платье богато изукрашенном жемчугами, вся окутанная шелками. Молчала девушка, даже не шевелилась, так что решил Урал-батыр, что она заколдована.

За троном обнаружилась потайная дверь наглухо закрытая — запертая на множество замков. Распахнул ее одним могучим ударом Урал-батыр и увидел, что в кладовой, а это была кладовая, лежит посох с набалдашником из жемчугов. Не успел он к нему притронуться, взять в руки, как поднялся в зале сильный ветер и, откуда ни возьмись, появился белый змей. То был падишах змей Кахкаха. Увидел он, что посох его в чужих руках и кинулся на Урал-батыра, хотел его проглотить — уничтожить на месте.

Но не тут-то было—скрутил змея Урал-батыр, бросил на пол. Видит змей — дело худо, надо из беды выбираться. И сказал он тогда такие лукавые слова:

— Ушел, ушел из моих рук волшебный посох, и сила моя ушла вместе с ним. Теперь сила в твоих руках, батыр. Приказывай.

Думал он, что это явился какой-то неведомый змей и одолел его.

— Я тот, кто ищет Смерть, чтобы погубить ее, — сказал Урал-батыр. — Уничтожу я всех, кто враг людям. Созывай своих змеев—кто отрастил себе голову, кто погубил человека, кто служит смерти — всех погублю, не помилую.

Отдал тогда змеиный падишах приказ своим змеям, зашипел на змеином своем языке, завертелся волчком и пропал с глаз долой. Тут со всех сторон набежали змеи, которых призвал падишах на помощь. И началась у них битва не на жизнь, а на смерть.

День сражался Урал-батыр, два сражался, какому змею голову отрубит — оттуда человек появляется, вступает в битву на стороне Урал-батыра. Так одолели они змеиное войско, положили конец змеиному царству. Открыл Урал-батыр все подвалы, выпустил оттуда людей, что томились в ожидании своей участи.

Не верили они, что спасение к ним явилось, говорили между собой:

— Помощь, которую мы ждали от бога, пришла к нам от неизвестного батыра. Как же мы сможем его отблагодарить? Чего он попросит у нас?

Услышал эти разговоры Урал-батыр и воскликнул, возвысив голос:

— Люди, не бойтесь меня. Я пришел вас спасти и положить конец змеиному царству. Ваша радость — это и моя радость. Ваше счастье — счастье и для меня. Соберитесь все, устроим большой праздник и тогда вы сами изберете себе батыра, того, кто будет вас беречь в дни бед и горестей и предстоять перед вами в дни радости.

Обрадовались люди, что к ним прислушиваются. Стали кричать:

«Алгура! Алгура хотим в предводители!

Обнаружился среди них седой старец, это и был Алгур. Много лет назад поднялся он на борьбу со змеиным царством, много лет наносил ему удар за ударом, да вот состарился и попал в плен к своим врагам. Теперь стал он предводителем нового царства людей. Вышел он из толпы, да не один — вел он под руку ту самую девушку, которую нашел Урал-батыр в тронном зале.

— Герой, что победил Азраку, не может уйти от нас с пустыми руками. От всего народа просим тебя — женись на этой девушке, и тогда ты навсегда останешься с нами.

Пусть уходит батыр — не исчезнет батыр. Пусть от тебя родится новый батыр. Среди нас он будет расти, нам он защитником будет. Эта девушка тебе под стать, сыну твоему она будет достойной матерью.

Не зря говорят— каждое поколение рождает своего батыра. Придет время, и ты уйдешь от нас, но останутся твои дети — они станут батырами.

Не мог отказать людям Урал-батыр, да и девушка ему полюбилась, остался он с ними. Устроили тогда люди Урал-батыру веселую свадьбу.

С тех пор, как расстались два брата, мы совсем забыли о Шульгене. А между тем он шел и шел по той дороге, что вела направо. Тишина и покой окружали его, и не встретился ему в пути ни зверь хищный, ни гад ядовитый. Все дышало миром и спокойствием—олени сами подходили к нему, когда он спал у дороги, птицы, не таясь, щебетали над его головой, и даже когда Шульген протягивал к ним руку, они отлетали не сразу. Так текли дни среди зноя и лени дороги.

Только странное дело — пустынно было на той дороге, кроме зверей лесных и птиц поднебесных, ни одного человека не встретил Шульген. И вот однажды услышал он за поворотом странный шум, словно кто-то плескался в воде, громко радуясь жизни. Поспешил тогда Шульген, прибавил шагу и вот перед ним открылась такая картина — в небольшом ручье шумно плескался красивый юноша со странно знакомым лицом. Он нисколько не испугался Шульгена, когда заметил его, а только вышел из воды, накинул на себя широкое одеяние и приветствовал Шульгена, словно родного брата.

— Кто ты ?- спросил его пораженный Шульген. —Почему мне так знакомо твое лицо, ведь я впервые в ваших краях?

— Я — из счастливой страны, — отвечал ему юноша. — И лицо мое кажется тебе знакомым потому, что, наверное, ты видел кого-нибудь из нашей страны. У нас все люди на одно лицо, словно все мы рождены одной матерью.

— Постой, постой, — вскричал тогда изумленный Шульген. — Совсем недавно, я припоминаю, со мной говорил один старик… Не дед ли твой сидит в месяце пути отсюда, на развилке дорог? Вы с ним так похожи, и голос у вас одинаковый.

— Знай, юноша, — отвечал незнакомец Шульгену. — Тот старик — мой брат. Мы выросли вместе с ним.

— Но как тогда понять — вскричал пораженный Шульген. — Ведь ты такой юный, на твоем лице ни морщинки, и волосы твои черны, как уголь, а он старый, как сама смерть, и сгорбленный, словно ветла у реки.

— В нашей стране, — отвечал юноша. — Никто не старится, мы всегда молоды до самой смерти. Есть у нас обычай такой — мы никому не причиняем зла, не проливаем ничьей крови. Все у нас общее — все, что у нас есть, мы делим поровну между людьми. У нас не обижают сирот, сильный не причиняет обид слабому. Потому и живем мы долго и счастливо.

А мой брат оступился от наших обычаев. Любого, кого он осилить мог, убивал и съедал. Потому и прогнали его люди из нашей благословенной страны, потому он стал старым и дряхлым, и теперь в одиночестве льет слезы по своей загубленной молодости. Век нести ему на лике своем печать Смерти.

Обрадовался Шульген, понял он, что на правильном пути и стал расспрашивать юношу о его стране. Спросил и том, как его зовут.

— У нас нет имен, — отвечал ему юноша, — а дорогу в наше царство я тебе покажу. Жаль, что не могу проводить тебя — я собираю цветы, каких не водится в наших краях, дела мои пока еще не завершены. Но в скором времени и я отправлюсь в свою страну, потому что воздух ваших мест губителен для нас.

С сожалением расстался Шульген с тем юношей, и все же было радостно ему от того, что очень скоро увидит он страну, в которой нет смерти, страну, в которой все счастливы и вечно молоды.

Месяц и год ехал на своем верном льве Шульген, повидал много красивых мест, реки вброд переходил, горы одолевал. Где ночь настигала — там спать ложился, где рассвет заставал — с того места отправлялся в путь.

И вот однажды сам не заметил, как очутился возле прекраснейшего озера, окруженного могучими деревьями. Подошел поближе Шульген — что за диво, самые обычные деревья так удались в вышину, что их трудно даже признать. Ива стала как дуб, а дуб возвышался, словно гора над тем озером. На воде росли прекраснейшие цветы шириной с плот. То были просто кувшинки. Но как они были прекрасны! Загляделся Шульген, залюбовался на их красоту, и вдруг что-то плеснуло в глубине — это вольно резвились рыбы. Смотри-ка — щуки не нападают на пескарей, окуни мирно проплывают мимо сорожек, резвятся, играют — что за чудеса.

— Ну, — решился тогда Шульген, — Наловлю-ка я рыбы.

Вырвал длинный волос из хвоста своего верного льва, и пошел в густой ивняк в поисках длинной палки для удилища. Раздвинул кусты, и что же — рядом сидят на ветках мелкие пичужки— соловьи да жаворонки, а рядом с ними гордо восседают и сокол, и кречет, и ястреб. И никто не нападает друг на друга. Глянул Шульген на склоны гор — а там мирно пасутся друг возле друга овцы и волки, а у самой воды лиса играет с курами. И что-то не похоже, чтобы она собиралась их съесть. И понял тогда Шульген, что достиг он страны вечной молодости. А когда понял это, устрашился. «Что, если я поймаю кого-нибудь и съем, и тогда сразу же лишусь молодости? Ведь старик меня предупреждал, что здесь никто никого не убивает. Нет, — решил Шульген, — Должен я отправиться дальше, найти Живой Родник. Когда я буду бессмертен, тогда и вернусь к этому озеру, попирую на славу».

И Шульген отправился дальше дорогой, имя которой неизвестность.

И вновь оказался Шульген на перепутье, потому что не знал он, в какой стороне искать ему Живой Родник, источник вечной молодости. День и ночь ехал он по пустынной дороге, оседлав своего верного льва, не зная, с кем перемолвиться словом, у кого выспросить дорогу.

И вот однажды на перекрестке повстречался ему тот самый юноша с прекрасным лицом. Радостно встретил его Шульген, думал он, что юноша возвращается в свою страну.

Но это был Заркум, который бежал от Урала. Чтобы его не узнали, обернулся он обитателем счастливой страны, которые все были на одно лицо. Стал он расспрашивать Шульгена, притворяясь, что знает его хорошо. Ничего не таил Шульген, рассказал о том, что достиг волшебной страны, что решил в начале отыскать Живой Родник.

Тогда, словно решившись до конца довериться Шульгену, назвался Заркум сыном падишаха дивов Азраки. Пригласил его в гости, объяснил, что таился потому что угрожает ему опасность, но теперь, тронутый искренностью Шульгена, доверяет ему во всем. Как великую тайну сообщил он изумленному Шульгену, что именно во владениях его отца и находится тот самый Живой Родник. Не понял хитрости Шульген, радостно согласился отправиться вместе с Заркумом в страну падишаха Азраки.

А Заркум решил использовать Шульгена в борьбе с его братом, Урал-батыром. И об этом выболтал легковерный Шульген. «Уж он-то расскажет, в чем слаб Урал-батыр, — думал Заркум. Когда надо будет — мы его натравим на родного брата».

И они отправились в далекий путь — в страну падишаха дивов Азраки.

Неблизок оказался путь в страну падишаха дивов Азраки. Пересекли они леса и горы, реки вброд преодолевали, спускались в глубокие ущелья и вновь поднимались на свет.

Но всему бывает конец, наступил он и для этого путешествия. В один из дней вдалеке показалась туча, вершиной своей уходящая в поднебесье. Если это туча, то почему она гремит, словно работают в ней тысячи кузнецов? Может быть, это гора? Но если это гора, почему она все время движется и кипит, как вода в котле, и цвет ее меняется, принимая все оттенки черного.

Подивился Шульген, стал расспрашивать своего спутника, к которому очень привязался за время их путешествия и который успел много яда влить в Шульгена за это время. Отвечал ему Заркум:

— Это не туча, что движется в небе, и не гора, которая растет из самой глубины земли. То див, охраняющий дворец падишаха. Кажется. Он нас заметил, и сейчас он приблизится к нам, и я отвечу ему. Если я исчезну — жди меня, и молчи, если хочешь остаться в живых.

И в тоже мгновение див настиг их, окутал собой, словно туманом, и спросил у них, кто они, и что им нужно, хотя невозможно было понять, кто спрашивает и спрашивает ли вообще.

Длилось это одно мгновение, и когда наваждение рассеялось, Заркума рядом уже не было. Подивившись на такие чудеса, Шульген остался ждать его, как они и договаривались.

А Заркум в это время уже был во дворце — див узнал его, понял без слов и отнес к падишаху, словно дорогого гостя.

— Радостные новости принес я тебе, государь, и тебе, отец, — сказал Заркум, вступив во дворец. — Со мною брат Урал-батыра, он расскажет нам, как бороться с ним и как его победить.

Азрака и Кахкаха, отец Заркума, который укрылся от гнева Урал-батыра у своего старинного друга, как раз ломали голову над тем, как им победить нежданного противника.

— Не много нам пользы от человека, — промолвил грозный владыка Азрака. — Что с того, что он брат Урал-батыра? Вряд ли в нем есть его сила.

Тут выступил вперед старый, седой див— сынчи, придворный советник падишаха. Был он настолько стар, что стал уже полупрозрачным от старости и, чтобы могли его увидеть, появлялся так, чтобы на него падал яркий свет, которого дивы вообще-то не любят.

— Помнишь ли ты, о повелитель всех дивов, тот день, когда Живой Родник неожиданно взбурлил и его струя наполовину ослабла? Помнишь ли ты крик, который раздался в тот день? Крик, от которого дивы, летавшие в небе, упали на землю, словно сила, которая держит их в воздухе, отказалась им более служить?

Узнали мы тогда, что родилось на свет могучее дитя, опасное для нас. Посылали мы дивов и джиннов выкрасть его — от одного только взгляда этого ребенка их сердца разорвались от страха.

Так вот это ребенок и есть Урал. Теперь он приближается к нашей стране, и нам нельзя сидеть сложа руки. Единственный выход для нас — это овладеть Акбузатом.

— Верно, верно говоришь, сынчи. Да разве я о том не знаю? -отвечал падишах угрюмо. — Разве не посылал я семь своих самых могучих, самых ловких, самых свирепых дивов, чтобы овладели они Акбузатом, чтобы покорили его, привели ко мне оседланным или без седла? Одним ударом зашвырнул их Акбузат на небо, стали они ночными звездами, и теперь, когда я гляжу на небо, я оплакиваю судьбу созвездия Етеган — моих верных слуг.

Но ведь есть у Самрау — падишаха и рыжий конь, хотели мы овладеть им, похитили дочь его — хозяйку коня. И все напрасно — не дался конь в руки. Умчался прочь, словно стрела, выпущенная меткой рукой.

Сказал тогда сынчи:

— А ты, повелитель, приласкай брата своего врага. Вот он стоит возле ворот твоего дворца и ждет твоего слова. Захочет он стать падишахом любой страны — пусть станет падишахом. Захочет богатства — дай ему богатства. Пусть дочь падишаха Самрау полюбит его, тогда она отдаст ему и Акбузата, и волшебный меч. А с ними одолеем мы Урала, станем владыками всей земли.

Принял этот совет Азрака и решил ему последовать. Приласкал он Заркума за то, что привел Шульгена, приказал отворить ворота и приветствовать Шульгена как самого дорогого гостя.

Долго ждал Шульген возвращения своего спутника, разные мысли приходили ему в голову. Все же не мог он поверить в то, что бросил его друг, поэтому сошел со льва и прилег отдохнуть.

Вдруг засверкали молнии, раздался удар грома, словно небо раскололось над головой, и дворец падишаха дивов окрасился всеми оттенками черного цвета. Вскочил Шульген на ноги, не знает, что делать, и в тот же момент окутало его темное облако — то приблизился див — сторож. Не успел Шульген ни о чем подумать, как облако рассеялось, и оказался он перед распахнутыми настежь воротами дворца.

Зазвучали трубы, и из ворот показалась процессия, во главе которой шел высокий див в богатых одеждах, то был падишах дивов Азрака. Рядом с ним Шульген увидел своего спутника. Его лицо светилось приветливой улыбкой, за ними шли придворные дивы самых разных мастей и тоже приветливой улыбались. А лица их были такие, что увидеть любое во сне — можно было и не проснуться больше.

Падишах дивов приветствовал Шульгена, пригласил его во дворец, Усадил на самое почетное место, стал знакомить со своими приближенными. Назвал Заркума сыном своим, назвал Кахкаху другом своим. И начался у них пир, каких не бывает на свете.

Сами собой двигались столы, сдвигаясь в один большой, сами собой накрывались, само собой появлялись блюда с самыми изысканными яствами.

Когда гость утолил первый голод, падишах хлопнул в ладоши, и рабы растворили сокровищницу падишаха. Каких только богатств в ней не было, золото и серебро, алмазы и жемчуга слепили глаза, так что приходилось щуриться, чтобы что-то рассмотреть.

Вновь хлопнул в ладоши падишах и затворились двери сокровищницы. Зазвучала неземная музыка, и со всех сторон показались красивейшие девушки. Они танцевали для гостя.

Шульген тер глаза. Ему казалось, что он в прекрасном сне, который может внезапно кончиться.

Сон и вправду оборвался, потому что вдруг среди девушек появилась одна, увидев которую Шульген схватился за сердце. Выделялась она, как выделяется жемчужина среди белых камней на дней моря, сияла она, словно луна в окружении рассыпчатых звезд, словно единственный цветок посреди зеленого луга, словно родинка на нежнейшем лице красавицы.

Не выдержал Шульген, наклонился к уху Заркума, стал спрашивать, кто эта красавица.

— Это моя сестра, — не моргнув глазом, ответил ему Заркум. — Хочешь, я поговорю с отцом, — добавил он, чувствуя, как загорелся Шульген. — Ты ему понравился, и он тебе не откажет. Будешь нашим зятем.

Возликовал Шульген, не смог сдержать своего ликования, вскочил он с места и стал громко восхищаться красотой девушки. А Заркум быстро отошел к падишаху и взглядом дал понять, что их затея удалась.

Вновь ударил падишах в ладоши, и все исчезло, и остались в тронном зале Заркум и Шульген, который ни о чем не догадывался.

— Что случилось, — стал он спрашивать Заркума. — Может быть, я что-то сделал не так?

— О, нет, успокоил его Заркум. — Просто отец думает, отдать тебе сестру или нет.

В страхе сжалось сердце Шульгена, не знал он, что будет дальше.

А падишах дивов в это время говорил с Айхылу — той самой девушкой, что так понравилась Шульгену. Под страхом самой мучительной смерти запретил Азрака говорить, что она пленница. Испугалась девушка и согласилась сделать так, как сказал ей падишах.

Вновь раздался тяжкий хлопок ладоней падишаха, так что заложило уши у всех, и вновь они показались перед Шульгеном. Но теперь вместе с ними была прекрасная девушка в свадебном наряде — Айхылу.

Устроили им веселую свадьбу, а когда настало время — проводили их в брачные чертоги. Так Шульген стал мужем Айхылу, дочери падишаха птиц Самрау.

Не передать, как счастлив был Шульген со своей молодой женой. Нежась с нею в высоком дворце, забыл он обо всем на свете. Молодые гуляли по дивным садам, что цвели во дворце, пили сладкую воду забвения, что протекала в тех садах в щедром изобилии, появляясь неведомо откуда и исчезая неведомо куда, вкушали диковинные плоды, каких нигде бы не смогли отыскать, хоть обойди целую землю.

Окрепла и дружба Шульгена и Заркума. Теперь Шульген души не чаял в том, с кем свела его судьба, верил ему во всем, благословлял тот день, когда пересеклись их пути.

И все же нет— нет, да и вспоминал он о своем брате, и тогда грызла его досада, что легко досталось ему счастье, что не совершил он на этом пути никаких подвигов, слава о которых разнесла бы его имя по всему свету.

Знал о том, что творится в душе Шульгена только падишах дивов Азрака, ибо незримо следил он за всеми движениями души Шульгена, не оставляя без внимания ни малейшей тени на его лице. Когда наступало время, в которое душа Шульгена была наиболее восприимчива к тонкому яду чужих мыслей, Азрака призывал к себе юных друзей и часами беседовал с ними, искусно направляя их мысли в нужную сторону.

Так поведал он о величайших тайнах на земле — о волшебном коне Акбузате, о булатном мече, что не всякому дается в руки, и о Хумай, прекраснейшей из дев.

И так он вел свой рассказ, что и Шульген, и Заркум думали — только к нему обращена эта речь, именно ему открыл тайну падишах дивов Азрака. Поняли они — тот, кто овладеет мечом, кто усмирит коня — станет величайшим из богатырей, покорятся ему все на свете.

Долго говорили они между собой, покинув чертоги падишаха дивов, и вот в один из дней решили тайно отправиться в путь — добыть величайшие сокровища земли.

Заркум во всем поддержал Шульгена, но про себя подумал:

— Пусть поможет мне одолеть Урала, а там посмотрим, чья возьмет.

И вот оседлали они могучего дива и отправились в путь, добывать волшебного коня, булатный меч и девушку. А вослед им смотрели бессонные глаза падишаха дивов, от которого ничто не укрывалось в его царстве.

Глазом не успели моргнуть Шульген и Заркум, не успели выдохнуть воздух подземного царства, как див доставил их на место. Крик птичьих стай оглушил их, отвыкли они от шума земли, находясь во владениях падишаха дивов. Оглушил их яркий свет — отвыкли их глаза от него, привыкли они к полутьме и мраку владений падишаха дивов Азраки.

Но привыкнуть к птичьему крику они не успели, их заметили, стих птичий щебет и гомон. Одна из птиц отделилась от стаи, стала невысоко кружить, рассматривая пришельцев.

— Мы пришли к Хумай, — спесиво закричал Шульген. — Пусть встретит нас согласно обычаю, как дорогих гостей!

— Ее нет дома, — отвечала птица, отлетая в сторону и теряясь в стае. Вдруг, словно по невидимому знаку, птицы стали сбрасывать свои птичьи оперенья. Обернулись они прекраснейшими девушками. Дух захватило у Шульгена и Заркума, не могли они налюбоваться на такую красоту.

Но даже среди прекраснейших девушек отказалась одна, что затмила их всех, как луна заслоняет звезды, как солнце затмевает блеск луны. Ошеломленный, оглушенный смотрел Шульген на девушку и думал он, что это и есть, должно быть, Хумай.

Словно пчелиная матка выступила вперед та девушка, словно хозяйка, давно ожидавшая дорогих гостей, пригласила она Шульгена и Заркума во дворец:

— Проходите, располагайтесь. Хумай сейчас появится перед вами.

Словно важные гости, чинно, чванясь, вошли во дворец Шульген и Заркум, выбрали себе место попочетнее, уселись на них без никакого приглашения, и стали ждать.

Не успели они заскучать, как странным дымом стало заволакивать помещение. Обеспокоились Шульген и Заркум, вскочили на ноги, и тут раздался громовый удар, земля разверзлась, превращаясь в пропасть и нежданные гости полетели вниз со страшной быстротой.

Но все имеет свой предел, и вот они упали на дно глубочайшей ямы. Ощупывая себя, крича от страха, охая, поднялся на ноги Шульген. Стал он шарить руками в темноте, пытаясь найти выход, но всюду натыкался на стены ямы. Кричал, но никто не ответил на его крик — потому что Хумай( это и была та самая красивая девушка, что пригласила их во дворец) сбросила Шульгена и Заркума в разные ямы.

А Заркум, который раньше пришел в себя, потому что тело у него было нечеловеческое, превратился в змею, стал искать щель, чтобы выбраться на волю. Знала о том наперед Хумай, приказала одной из девушек пустить бурлящую воду в яму.

В ужасе метался Заркум, всюду вода настигала его и вот, наконец, превратился он в водяную крысу и стал плавать в воде, ища себе спасения, пока не выбился из сил и не прекратил свои попытки.

А Хумай в это время появилась в яме, в которой оказался Шульген. Спросила она у растерянного Шульгена:

— Познал ли ты страх, когда полетел в темноту? Так же устрашилась и я, когда наточил ты на меня острый нож. За это и отомстила я тебе, егет! А теперь будешь ты томиться в этой яме, пока не возродится для любви твоя душа, пока сердце твое — новое, доброе, не овладеет твоим разумом, пока жир твоего сердца не оттает от зла! Отвернись от змей, стань им врагом, научись выбирать себе друзей, научись выбирать верный путь, тогда снова станешь свободным.

Сказала Хумай эти слова и исчезала, оставив ошеломленного Шульгена наедине со своими мрачными думами.

Поднялась из темных подземелий Хумай, радостно было у нее на душе оттого, что сумела она пленить своего старого врага из змеиного племени — Заркума. Но к этой радости примешивалась печаль, потому что пришлось ей оставить в темнице Шульгена, брата Урала, о котором нет-нет, да и вспоминало девичье сердце.

Решила она устроить праздник в честь такой победы, созвала всех своих подружек, и начался перед дворцом падишаха птиц Самрау шумный переполох. Тысячи ярких оперений, тысячи прекрасных голосов украсили небо, словно над землей раскинула свои крылья ярчайшая радуга.

И вдруг сломался узор, умолкли голоса — что-то нарушило течение праздника, беспорядочно толпой взмыли в небо девушки-птицы и стали там кружить, пытаясь рассмотреть, что за гость пожаловал в их страну, какие у него намерения — добрые или, может быть, злые?

И только одна птица смело ринулась к пришельцу — это была Хумай. Приняла она свой привычный облик и подошла к гостю, которого она сразу признала. То был Урал-батыр. Чтобы девушки— подружки не волновались, укрыла она его волшебным покрывалом, который делал человека невидимым ни для кого, кроме тех, кто обладает волшебным зрением, как сама Хумай.

А вот Урал ее не признал, и не мудрено — ведь когда-то видел он лебедь, а здесь перед ним стояла высокая, красивая девушка с волосами, которые скатывались с ее плеч словно густые колосья, достигая колен. Сквозь длинные ресницы на батыра смотрели упор прекраснейшие черные глаза. Высокая грудь волновалась под взором батыра, тонкий, как у пчелы, стан трепетал, пока она шла к нему.

Чистым, словно серебро, голосом приветствовала она батыра. Заговорила лукаво, словно со старым знакомцем. А Урал был настолько поражен, что не мог даже слова сказать, только молча пошел с нею во дворец, куда Хумай пригласила его.

Она усадила батыра на почетное место, угостила с дороги. И до того было с ней хорошо батыру, что он постепенно пришел в себя, стал говорить о себе и сам не заметил, как рассказал обо всех своих приключениях.

Рассказал Урал и о своей мечте найти Живой Родник, уничтожить Смерть.

Отвечала ему Хумай в глубоком волнении, она была тронута бесхитростным рассказом батыра:

— Найти Живой Родник непросто, и все же я знаю, где он находится. Но если ты хочешь моей помощи, отыщи для меня птицу, равных которой нет в мире, каких никто нигде не видел, тогда я помогу тебе.

Задумался Урал-батыр, тряхнул головой:

— Найду я ту птицу и принесу тебе, но в ответ на твои слова скажу вот что — не нужно мне золота, нет у меня воза, чтобы его грузить, не нужно мне украшений, потому что нет у меня любимой, чтобы одарить ее. Ни о чем, кроме добра, не помышляю я. Помоги мне исполнить желания людей, победить Смерть, чтобы смог я утереть кровавые слезы рода людского. Вот какой дар мне нужен. Скажи мне, чтобы я знал, чем ты сможешь меня одарить?

Поднялась с места Хумай, зазвенел ее голос:

— В огне не сгорит и в воде не утонет, ветру не даст за собою угнаться, не устрашится ни вершин, ни ущелий, копытом ударит — горы рассыплются в прах, поскачет — рассечет море. Будет тебе соратником тот, кто рожден на небе, кто выращен на небе, у кого нет потомства на земле, тот, кого не смогли одолеть дивы за тысячу лет, тот, кто достался мне от матери моей, тот, кто предназначен моему возлюбленному — мой тулпар Акбузат. А с ним вручу я тебе булатный меч — его не берет ржавчина, против огня он становится огнем, против воды — водой. Дивов погибель тот булатный меч.

Взволнован был Урал не меньше, чем Хумай. Вскочил с места, решил тотчас же отправиться в путь. Насилу остановила его Хумай, упросила остаться на денек, передохнуть от тяжких трудов.

Согласился Урал-батыр, погостил во дворце еще день, но более задерживаться не стал — манила его дорога, манил его дорогой подарок, что обещала ему Хумай.

Наутро умылся он водой ключевой из источника, преломил хлеб с Хумай, которая вышла его проводить, и отправился в путь, превратив волшебный посох Кахкахи в коня.

Долго смотрела ему вослед Хумай. Не открылась она батыру, не назвала своего имени, не сказала, что брат его томится у нее в плену, а сам батыр и не мог знать об этом.

День ехал Урал-батыр на своем волшебном скакуне, два ехал, а там и неделя прошла, и месяц миновал. Пролегал его путь по странной местности — высились вокруг одни угрюмые скалы, словно иссеченные в страшном гневе неведомым батыром. Пустынно было вокруг, только вороны да сойки летали невысоко над землей — ни человек, ни какая живность не попадались в пути.

Наконец вдалеке показалась высокая гора, устремившая свою вершину в небо, так что за облаками не разглядишь ее — вся она в дымке.

Решил батыр осмотреться, слез с коня, обратил его обратно в посох и полез на гору. День карабкался, два карабкался, а там и неделя прошла, месяц миновал. Раздвигает батыр тучи, туман рассекает, все лезет наверх.

Наконец, добрался он до вершины, стал оглядываться. Ничего не видно, вокруг белым — бело, словно зима наступила, и все равнины замело снегом. Это облака закрывают землю, не дают пробиться взгляду. Долго смотрел Урал-батыр по сторонам, наконец, решил заночевать на той горе.

Вдруг среди ночи разбудил его сон, словно небо очистилось и в страшной дали показалась звездочка. И так нестерпимо она сияла, что Урал-батыр проснулся. Потер глаза, огляделся — и видит, что вправду вдалеке сияет какая-то звезда. Смотрит Урал — батыр и ничего понять не может — сияет что-то, а что — разобрать не получается. Вынул он тогда свой волшебный посох, и тут словно чудо случилось — приблизилось к нему сверкающее озеро.

Берега того озера не из камней сложены, а из чистого серебра. Растут вокруг озера цветы, ветер их гнет, а они не шевелятся. Потому что и они из серебра. Блестит водная гладь, да только не рябит волной на ветру, отливает тяжелым блеском, а когда падает на нее свет луны — сияет она ясным жемчугом.

А плавают на том озере птицы необычайные, таких Уралу видеть еще не приходилось. Среди птиц тех одна — оперение у нее такое, что век бы смотрел, любовался.

Повел своим посохом Урал — батыр, заворожил птицу его волшебным блеском. Повел посохом еще раз — и вот он уже на берегу того озера. Удивился Урал-батыр волшебным свойствам посоха, вот уж не знал он, что сокращает посох расстояния. Но удивляться времени не было — нужно было птицу ловить. Бросился к ней Урал-батыр, а птица не улетает, страха нет в ее глазах. И только когда Урал-батыр схватил ее в руки, забилась она в испуге, попыталась вырваться. Но куда там — железная хватка у егета.

Вышел на берег Урал-батыр, не знает, что делать с птицей. Отпускать нельзя, а как привезти ее к Хумай— тоже не знает.

Видя его замешательство, вдруг птица заговорила:

— Кто ты егет, джинн? Или, может быть, человек? Скажи мне.

Удивился Урал-батыр, не ожидал он, что птица красоты невиданной еще и говорить умеет. Стал он ее расспрашивать, какого она рода -племени, и много ли таких, как она, водится на свете.

Но птица молчала, только смотрела на него пристально, словно хотела решиться на что-то. Уже решил батыр, что ему послышалось, мало ли что может случится в таких странных местах, как птица заговорила вновь.

— О егет, — сказала она, — отпусти меня, закрой глаза. Я не улечу от тебя, видишь, я сложила крылья. Когда разрешу — откроешь глаза.

Призадумался тут Урал-батыр, как бы не сбежала птица. Вынул он волшебный посох и приказал ему мысленно, чтобы следил за птицей.

— В воду кинется — обернись щукой, в небо взлетит — соколом устремись по следу. А на земле я и сам ее не упущу, — сказал он.

Что ж, выпустил он птицу из рук, зажмурился, и вовремя — опалило его светом ярким, так что если бы он смотрел —выжгло бы глаза непременно.

— Открой теперь глаза, егет, — услышал он знакомый голос. Открыл глаза батыр и видит — перед ним девушка невиданной красоты, брови вразлет, ямочки на щеках, на левой щеке родинка. Волосы развеваются по ветру, а сквозь густые ресницы улыбаются егету черные ясные глаза.

Потупила взор девушка и так сказала Урал-батыру:

— Егет, скажи мне, как ты очутился здесь? Что за беда заставила тебя покинуть родные края? Ведь озеро это не простое, а заколдованное. Никто, никто — ни человек, ни див не могут сюда просто так добраться.

Не стал Урал-батыр рассказывать обо всем, что с ним случилось, сказал только:

— Ищу я птицу красоты невиданной, какой не бывает на свете. Издалека увидел тебя на этом озере, вот и решил посмотреть вблизи. А как ты сама оказалась здесь? Человеческого ли ты рода племени?

А про себя подумал — вот незадача, видно, не скоро поиски мои прекратятся.

Подняла девушка к Урал-батыру ясное, светящееся лицо и тихим чистым голосом проговорила:

— Имя мое — Айхылу. Есть у меня мать, есть у меня отец. От рождения дано мне свойство рыбой плавать в воде, птицей летать в небесах. Похитили меня дивы, держали у себя во дворце. Однажды пришел в те края какой-то егет, он женился на мне. Жили мы с ним недолго, в один из дней он вдруг исчез. Тогда решилась я бежать, а чтобы дивы не напали на мою страну — спряталась здесь, на этом озере. Уж здесь, думала я, никто меня не отыщет. Но вот ты пришел, и мысли мои рассеялись, словно тучи на ветру, дороги, по которым могла я скрыться, исчезли, как оборвавшаяся на бегу тропинка.

Есть у меня конь волшебный — Сарысай. Возлюбленному моему он предназначен. В бою будет он тебе соратником, умирать будешь, страдать от жажды — спасет тебя, достанет воды из— под земли. Если ты не против, отправимся вместе к отцу, он знает обо всем на свете, нет такого места, где бы он не побывал. Он подскажет тебе, где найти ту невиданную птицу, которую ты ищешь.

И тогда, если захочешь, будем жить вместе.

Призадумался Урал-батыр, не зная, как ответить, потому что знал— ждет его другая дорога.

Наконец сказал он ей с легкой грустью:

— Ах, красавица, не могу я принять твой дар и в твою страну я тоже не пойду. Быть может, птица ты, а не девушка, так что отвезу я тебе в одно место, там ты расскажешь о себе. Захочешь — будешь птицей, захочешь — станешь девушкой, будет так, как тебе хочется. Никто не посмеет тебя обидеть, я буду твоим защитником.

Поняла девушка, что Урал-батыр не обманет ее, вновь стала птицей и собралась в путь. А путь— то оказался недалек — сели они на волшебный посох верхом и во мгновение ока оказались возле дворца Хумай.

Не успел сойти на землю Урал-батыр, как во дворце началась суматоха. Тысячи птиц взмыли в небо, распахнулись все окна дворца, все двери и ворота, и оттуда хлынули девушки навстречу Урал-батыру.

«Ну надо же, подумал Урал-батыр, — неужели они по мне так соскучились?» А девушки, не обращая на него никакого внимания, окружили птицу, которую он привез с собой. «Айхылу!— кричали они, — Айхылу!

Закружилась птица в небе и обернулась прекрасной девушкой. Вырвалась она из объятий своих подружек, подошла к Урал-батыру и сказала ему:

— Это судьба, мой егет, ведь дворец моего отца.

Изумился Урал-батыр, ничего понять не может.

Тут перед ними в окружении своих служанок показалась взволнованная Хумай. Крепко обняла она Айхылу, а потом обратила радостное лицо к Урал-батыру.

— О мой егет! — воскликнула она с дрожью в голосе. -Каким же ты оказался батыром! Ты освободил мой сестру от дивов!

Развел руками егет, стал спрашивать у Хумай:

— Скажи, откуда ты знала, что твоя сестра и есть та птица? Ведь я нашел ее на далеком озере, и ни с какими дивами я не сражался.

Поняла Айхылу, что сестра ее ни о чем не знает и стала рассказывать, как томилась в плену, как сбежала от дивов и как Урал-батыр нашел ее на озере.

Крепко тогда призадумалась Хумай, решила она, что нужно позвать отца, который жил в отдаленных покоях дворца.

Послали за ним. Не стал скрывать своей радости Самрау-падишах, крепко обнял он пропавшую и вновь обретенную дочь, но, выслушав ее рассказ, и он призадумался крепко. Вот что сказал Самрау после некоторых раздумий, тяжким пламенем легших на его лицо:

— Дочь моя, если дивы узнают, что ты вернулась, они пойдут на нас войной, захватят и разорят нашу страну. Ты, доченька, устала после стольких бедствий, отправим мы тебя к матери твоей, Луне. Там отдохнешь, поправишь свое здоровье. А вы…— повернулся он к Хумай и Уралу, — Молчите и никому не говорите, что она вернулась. Предупредите всех, чтобы молчали, иначе страшная опасность нам грозит.

И они разошлись в радости от нежданной встречи и в тревоге перед грядущими испытаниями.

Три дня и три ночи спал Урал-батыр, отдыхая от новых испытаний. Три дня и три ночи просидела возле его изголовья Хумай, отлучаясь лишь ненадолго, только чтобы проводить свою сестру к ее матери — Луне. Айхылу оседлала волшебного коня Сарысая— подарок своей матери и с тяжелым сердцем ускакала в небо, отправившись в далекий путь к своей матери.

Хумай вернулась в покои, в которых отдыхал Урал-батыр, и задумалась, как думала она не переставая уже много все эти дни, с тех самых пор, как Урал-батыр появился в ее владениях.

Но вот егет зашевелился, лицо его разгладилось, и он открыл глаза — проснулся отдохнувшим, спокойным и счастливым, словно там, во сне, все тревоги и заботы покинули его.

Радостно встретился он глазами с прекрасной своей хозяйкой, с девушкой, имени которой он не знал, но любил с той самой минуты, как увидал ее.

Хумай пожелала ему доброго утра и удалилась, чтобы вновь встретится с батыром уже в главных палатах дворца.

Там Урал-батыр и высказал свое желание узнать, как зовут девушку и как так получилась, что девушка-птица оказалась ее сестрой.

Улыбнулась девушка, сомнения оставили ее, и тогда сказала она, улыбнувшись светло и ясно:

— Помнишь ли ты лебедь, которую спас от смерти? Ведь лебедь эта — я. Зовут меня Хумай, дочь падишаха птиц Самрау перед тобой.

Не остался равнодушен Урал-батыр, сильное волнение отразилось на его лицо:

— Если это так, помнишь ли ты, что говорила об источнике Жизни, о Живом роднике? Что скажешь мне теперь? Поможешь ли ты мне отыскать его? Когда ты посылала меня отыскать свою сестру, ты обещала мне награду. Красавица моя, слово теперь за тобой. Лишь выслушав тебя, продолжу я свое странствие в длинном пути на борьбе со смертью.

Не смогла скрыть своего волнения и Хумай, встала она с места, и тихий голос ее эхом пролетел все покои дворца:

— Я оставлю тебя, мой егет, но оставлю ненадолго. Ты услышишь мой ответ еще до заката солнца.

И она вышла в маленькую дверь в тронном зале, в через которую ходил только цари.

Не находил себе места Урал-батыр, чувствовал он, что судьба его решается, вскочил он на ноги и стал мерять покои дворца широкими шагами, придерживая волшебный посох рукой, чтобы не бил по ногам.

А царевна Хумай отправилась к своему отцу, скорым шагом ворвалась в его покои, бросилась ему на грудь, спрашивая у него совета.

— Дочь моя, — раздался в тишине удивительный голос падишаха птиц Самрау, — если любишь его, пойдешь за него и Акбузата ему отдашь. В этом мире будешь жить весело и счастливо. Батыру, силой своей равного Уралу станешь матерью, дитя мое. Созови людей, устрой для храброго батыра великий пир. И брата его освободи ради такого праздника. Пусть мир и счастье хранят тебя, дитя мое».

Радостно выслушала эти слова Хумай, просветлело лицо, и заботы и тревоги оставили ее. Начались для нее радостные хлопоты.

Обрадовался Урал-батыр, встретив старшего брата, которого выпустила Хумай из подземелий дворца, стал рассказывать ему о том, что пережил, что видел в пути.

С нескрываемой злобой и раздражением слушал его Шульген. Думал он о том, как все получается у младшего брата и ничего не выходит у самого, Шульгена, а ведь это он старший!

«Если Урал прославится и вернется к отцу, кто тогда станет меня слушать? Никто не будет со мной считаться, — думал он в тоске и отчаянии. Потому и не стал Шульген рассказывать Уралу о своих приключениях, утаил он свои тайны от брата, лицо которого светилось искренней радостью. Решил он, предавшись своей злобе, погубить Урала, славу его присвоить, красавицу Хумай отобрать, оседлать Акбузата, вооружившись булатным мечом. «Тогда, — думал он, — Все склонятся предо мной, признают, что нет на земле равного мне батыра».

А Урал по доброте своей, не ожидая от брата ничего худого, не обратил внимания на то, что встретил его Шульген без всякой радости. «Сидел бедняга в подземелье, не по себе ему. Но ничего, сходим на охоту, развеемся, — думал Урал-батыр. Не удивился он, узнав, что Хумай заточила его в подземелье, помнил он, как невоздержан его брат на слова и поступки. А Хумай, не желая огорчать Урала, не стала рассказывать ему, что пришел в ее страну Шульген не один, а с Заркумом — злейшим врагом птиц.

Неделя проходила за неделей, а угрюмость не сходила с лица Шульгена. Целыми днями сидел он в каком-нибудь укромном уголке, погруженный в свои черные мысли.

И вот однажды Урал-батыр, вернувшись вместе с Хумай с веселой прогулки, долго искал своего брата, облазил все закоулки дворца, наконец стал искать его в поле и нашел сидящим на ручьем в глубокой тоске. Попытался поговорить — не отвечает Шульген, замкнулся в себе. Ничто не могло отвлечь его от мрачных мыслей.

Видя, что все уговоры бесполезны, поднялся с места Урал-батыр и сказал такие слова, обведя рукой весь свет:

— Послушай, брат, ведь мы с тобой батыры. А есть ли на свете сила, что одолеет батыра? Радость и горесть, счастье и беда следуют за батыром, словно тень, не отлучаясь ни на минуту. То с радостью встретится он под солнцем, то с бедой. Но разве мужчина, что зовется батыром, отступит пред чем— нибудь, разве поддастся беде или разомлеет от счастья? Нет, ничему не уступит дорогу батыр. Против огня он станет водой, против врага он встанет горой. Не ради себя, ради людей найдет он выход из всех трудностей и горестей.

Батыр не жалуется на судьбу, ведь она в его руках, не станет он скупиться на добро — ведь все добро мира принадлежит ему. В битве он неутомим, в небо поднимется без всякой лестницы, надо будет — разомкнет землю и спустится в мрачные ее подземелья, победит всех врагов и снова будет жить.

Добрый совет, поданный другом — помогает батыру, а питье, поданное врагом, становится для него ядом.

Так говорил Шульгену брат его Урал, воодушевляя его на подвиги, достойные батыра.

Ни слова не ответил ему Шульген, он мог он преодолеть силы своих черных мыслей, толкавших его на злое дело.

Оставил тогда Урал своего брата, решив, что время лучший лекарь, оно залечит его душевные раны.

А Хумай, которая много думала о двух братьях в эти дни, уже поняла, что впечатление, которое у нее осталось от первой встречи с ними, не обмануло ее. Поняла она, что Урал-батыр добрый человек, привязалась она к нему от всей души.

А вот Шульген… Шульген вызывал у нее большие опасения. Боялась она его, но почему — объяснить не могла. На всякий случай решила она разделить братьев, сделать так, чтобы спали они в разных местах и виделись как можно реже.

Урал-батыр мог проспать пять суток подряд и вот приставила к нему Хумай пять девушек, чтобы они сон его оберегали, стерегли его покой.

А Шульгена разместила она в других покоях, так что не смог он совершить задуманное им злодеяние.

Злился Шульген, не находил себе места, наконец пришел к брату, чтобы выложить все, что накопилось у него на душе.

— Кто его знает, чем все обернется, — сказал он Уралу. — Самрау может передумать помогать тебе. А ведь ты батыр, который прославился повсюду. Давай силой захватим Акбузата, захватим страну Самрау, сами будем править. Один из нас возьмет себе посох, другой сядет на Акбузата — кто тогда сможет нам противостоять? Тогда и я прославлюсь, дочь падишаха Самрау в жены себе возьму, на Акбузата сяду верхом.

Не сразу ответил Урал-батыр, понял он, что творится в душе его брата. Но, подумав, решил с ним не ссорится, не хотел он, чтобы Шульген стал ему врагом, потому и сказал:

— Они никому не причинили зла, не проливали человечьей крови, нет в их душе враждебности по отношению к людям. Потому они наши союзники. А вот в той стране, в которой див правит, люди томятся в рабстве. Вот какую страну мы должны с тобой завоевать, освободить людей. А насчет девушки и Акбузата — если она полюбит тебя, она будет твоя. Если подарит тебе коня — Акбузат будет твой. Не пристало нам, батырам, враждовать из-за девушки, Смерти путь открывать нам не с руки. Мы же не убийцы, не злодеи! Одолеем Азраку, вернемся домой со славой, добудем воды из Живого Родника, сделаем всех людей бессмертными, брат!

Решил тогда Шульген, что все ему позволено, принял он слова Урала за слабость. Теперь, думал он, захвачу Акбузата, и Хумай станет его.

Выбрав время, когда Урала не было во дворце, он явился в покои Хумай.

Яростный, сильный, опасный в гневе, навис он над девушкой, словно гора, открыл ей свое сердце, признался в том, что скрывал так долго.

— Сердце мое открыто для дружбы, Хумай, — сказал он, — но я не прощаю тех, кто встает у меня на пути. Вспомни, когда я только прибыл в твой дворец, ты заточила меня в темницу. Может быть, ты просто хотела отомстить мне за горе, которое я тебе причинил. Ну вот, ты отомстила.

Но теперь, когда ты меня выпустила из темницы, мы с тобой в расчете. Только я увидел твое лицо — я позабыл все свои обиды, я вновь полюбил тебя. Пойдешь ли ты за меня? Отдашь ли мне свое сердце? Если пойдешь за меня, если полюбишь меня — будешь моей женой, а если нет — месть моя будет ужасна, свершу я то, от чего содрогнется весь мир.

Ответь мне сейчас же, у меня нет времени ждать.

Подняла свое ясное лицо Хумай и так сказала Шульгену:

— Егет, вижу я все твои тайные помыслы, все я поняла. Но я дочь падишаха, старшая его дочь! Не все в этой жизни зависит от меня! Сделаем так, как велит обычай — устроим большой праздник, и там ты покажешь миру свое богатырство, на том майдане прославишься ты.

Есть у меня конь Акбузат, подаренный мне матерью. Прискачет он на майдан, станет рыть землю копытом. Если ты батыр — он узнает тебя. Если сможешь его оседлать, если сможешь в седле усидеть, если сможешь булатный меч, притороченный к луке седла вынуть, тогда Акбузата тебе подарю, отца попрошу свадьбу нам устроить, стану возлюбленной твоей.

Решил Шульген, что Хумай согласилась на его предложение. Ярость отпустила его, и он ушел дожидаться праздника.

В тот же день Хумай приказала объявить всем, что состоится праздник в ее честь, на котором любой сможет показать свою силу. Победитель должен был стать мужем царевны Хумай.

Тысячи и тысячи птиц слетались на большой майдан царства падишаха Самрау. Со всех концов большой страны спешили они на праздник. Еще бы- ведь не каждый день дочь падишаха выбирает себе жениха. Тем более, что вести разлетелись по стране — спорят за дочь падишаха два брата, два батыра, каких свет не видывал, оба красавцы, как на подбор. Шум и крик раздавались со всех сторон, в воздухе кружили стаи птиц, которые выискивали себе место на майдане, на котором уже перышку было негде упасть. И все же наиболее глазастые находили себе укромные уголки. Быстро слетев вниз, чтобы местечко не занял кто-нибудь поудачливей, птицы превращались в девушек. Вся площадь была красива как никогда от их нарядов. Но были здесь и простые жители страны падишаха Самрау, вечно юные люди с одинаковыми лицами. Никто не остался в стороне от праздника.

Вдруг словно волна пробежала по собравшимся — это все обратили свои взоры ко дворцу, из которого торжественно появились процессия во главе которой шла Хумай. Возглас удивления раздался изо всех уст — прекрасна была царевна в своем свадебном наряде. Вот она подошла к небольшой коновязи, плавно подняла руку, словно крылом взмахнула, и крикнула что было сил, вызывая Акбузата.

Громом ответило ей небо, само солнце покачнулось, земля заходила ходуном. Словно звезда сорвалась с неба и огненным шаром полетела к земле — это был Акбузат, ввергающий в ужас крылатый конь небесный.

Молния не успела погаснуть, как он уже был здесь, стукнул копытом о землю, и опять затряслась земля. Подскакал Акбузат к Хумай, голову склонил, замер.

Вздох удивления вырвался из груди собравшихся. Так был прекрасен небывалый конь!

Уши он навострил словно шилья, зубы у него словно дольки чеснока, грудь высокая, как у кречета, ноги тонкие, легкие, ход высокий. Храпит он, сверкает влажным глазом и в ярости жует удила. Оседлан он, словно к войне, готов принять седока, а к луке седла привешен меч — острый меч, сверкающий меч. Вот он каков, Акбузат!

Приласкала его Хумай, потрепала по холке, обняла за шею. Голос ее звонкий разнесся по майдану, словно колокольчик медный.

— Мой Акбузат, мой конь крылатый! Жил ты на небе, как звезда, ждал того, кто возьмет тебя под уздцы. Скольких батыров ты сбросил, в чьих жилах текла нечеловеческая кровь, кровь демонов! Скольких батыров из рода человеческого, из тех, кого я выбирала, сбросил ты с неба. Никого, никого не нашел ты достойным себя, никого, никого не избрал ты для меня.

Сегодня опять призвала я тебя на испытание. Ждут тебя батыры, ждут они твоего решения. Кого ты изберешь, как изберешь? По красоте ли выберешь, или по богатырству? Избери себе достойного, сделай его спутником своим. Будет он тебе товарищем, будет он мне возлюбленным.

Поднял голову свою Акбузат, низкое ржание его громом разнеслось по окрестностям.

— Когда ветер тучи нагонит, когда налетит буря с дождем, перекати-поле спрячется в овраге, красавчик станет искать себе приют, чтобы сберечь свою красоту.

Но когда скачу я, поднимается ветер, от которого камни срываются с места словно пушинки, воды встают на дыбы и рушат все живое, так что рыба не может плыть по волнам, словно не вода это, а стена камня. Если ударю я копытом, даже Каф— гора содрогнется, как тесто, и рассыплется в муку. Все живое гибнет вокруг, никто не спасется.

Нет, не красавец мне нужен, а батыр, такой батыр, что сможет меч в руке удержать булатный. Тот меч солнце закаляло своим пламенем долгие годы. Огонь, способный расплавить весь мир, не причинит вреда этому мечу. Ничто на свете для него не преграда.

Тот меч в руках сможет удержать лишь тот, кто в небо взметнет камень в семьдесят батманов, лишь тот, кто удержит эту тяжесть на кончиках трех пальцев. Лишь этого мужчину назову я батыром.

Тот, кто хочет стать спутником мне, пусть испытает сперва силу свою!

Услышали люди, что сказал Акбузат, отправились к подножью горы, туда, где лежали огромные камни. Нашли они камень в семьдесят батманов, но силы сдвинуть с места у них не нашлось. Час прошел, за ним другой, и вот на майдан явились посланцы. Не можем сдвинуть с места камень, говорят. Услышав эти речи, посмотрела Хумай на Шульгена. Блеснули ее глаза огнем. — Подними этот камень и брось его в небо — говорил это взгляд.

Отправился к камню Шульген. Ощупал его со всех сторон, встал поудобнее и набросился на него как на врага. Покачнулся камень, сдвинулся с места, а Шульген ушел в землю по колено. Не сдается он, думает, что удача близка, что забросит он камень в небо, получит Хумай и Акбузата.

Час стоял, два стоял, жилы напряглись у него, ушел он в землю по пояс, но сдвинуть камень так и не смог. Устал, дышать уже не может, наконец бросил он эту затею, отошел в сторону, пряча глаза.

Глянула тогда Хумай на Урала, все было в этом взгляде — и любовь, и надежда.

В гневе подошел к камню Урал-батыр, обидно было ему, что брат его опозорился. Даже теперь больше думал Урал о Шульгене, чем о себе. Ударил он кулаком по тому камню, и покатился камень, словно галька на речном берегу. Поднял Урал камень в семьдесят батманов и бросил его в небеса. Легко бросил, без напряжения. Люди что стояли невдалеке, только и увидели, что взлетела махина в небо и скрылась из глаз. Час смотрели в небо, два часа смотрели, наконец устали. У кого шея заболела, кого солнечный удар хватил.

Полдень прошел, вечер настал. Тогда в небе послышался грозный гул, и в небе показалось что-то летящее к земле. Это летел камень. Испугались люди, заплакали. Ведь упадет камень на землю, беда будет. Легко поймал камень Урал-батыр, вытянул руку, удержал глыбу на кончике трех пальцев. Только спросил:

— В какой стороне живет Азрака?

Люди, не веря, что избежали страшной напасти, хором стали кричать, показывать рукой, недоумевая, зачем это Уралу.

А батыр поднял камень над головой и сильно метнул его в страну падишаха Азраки.

Переглянулись люди, удивились, стали гадать, куда упадет камень.

А в это время Акбузат, что застыл на майдане, пробудился и медленно подошел к Уралу, склонив перед ним голову.

— Батыр, отныне я твой — сказал он. Увидев это, зашумел, возликовал народ. Все видели, какой славный подвиг совершил Урал-батыр.

И тогда вперед выступил падишах Самрау. Подал он руку Урал-батыру и сказал ему:

— Будь моим зятем.

Еще сильнее закричал народ на площади. Все пели хвалу Урал-батыру, невесте его Хумай, все прославляли мудрость падишаха Самрау.

И начался тогда пир, равному которого не было ни до, после. Продолжался этот пир три дня и три ночи. Никто не остался в стороне от того пира, каждый там был, и каждый получил подарки. Все были довольны и счастливы, всем казалось на том пиру, что началась новая, радостная жизнь.

Как Шульген вновь обрел жену

Один только человек не радовался, один только человек не улыбался на этом празднике. Это был Шульген. Лютой, глубокой ненавистью воспылал он к своему брату — за унижение свое, за бесславие свое, за ту славу, которую обрел его брат. Зло перекатывалось в его душе словно камни, которые по весне выворачивает из земли бурное половодье.

Видел Урал-батыр несчастье своего брата, жалел его, но обо всем, что творилось в его душе — не догадывался. Сговорился он с Хумай и пошли они к падишаху птиц просить выдать за Шульгена Айхылу — младшую сестру Хумай. Не стал перечить их желанию Самрау, согласился и тогда посреди пира объявила Хумай о новой свадьбе. «Славно, славно! — стали восклицать люди. — Справедливо!»

Не успели отзвучать здравицы, как задрожала земля и небосвод окрасился алым цветом, словно кто-то щедро опрыскал его кровью. Все повскакали с мест, никто не знал, что случилось, принялись гадать, что это может быть.

— Не див ли это идет на нас войной? — раздались испуганные крики.

В это время с небес с воплем отчаяния пал огненный клубок. Подхватил его Урал-батыр, не дал ему удариться о землю. Посмотрели все и узнали, то была Айхылу.

Откачали ее, стали расспрашивать, что случилось.

С трудом разлепив губы, прошептала она, что видела, как Урал-батыр метнул в небо камень, как поймал его снова и бросил в сторону падишаха Азраки. Камень тот через горы и моря перелетел во мгновение ока, упал на страну дивов. И сейчас же земля треснула напополам, взметнулось пламя до самого неба, захлестнуло Айхылу и сбросила с небес.

Подивились люди, но и порадовались — то-то шуму наделали Азраке, теперь не пойдет он с войной на страну падишаха Самрау, побоится.

— Два моих зятя — моя опора, — возгласил старый падишах, и люди шумными криками поддержали его. И свадьба разгорелась с новой силой.

Увидев Айхылу, понял Шульген, что див обманул его, выдав ее за свою дочь. Испугался он, что Айхылу может его выдать, заметался, не зная, что делать. Бросился он к Хумай, поговорить, предупредить, но оказалось, что она спустилась в подземелье к Заркуму. Струсил Шульген, боялся он, что теперь и Заркум расскажет о том, что Шульген предал Урала. Охваченный страхом, он отправился к Уралу и стал просить его отдать волшебный посох падишаха Азраки.

— Я тоже хочу прославиться, — твердил он, как безумный, — Тебя все знают, а надо мной все смеются.

Жалко стало Уралу своего несчастного брата, пробовал он уговорить Шульгена остановиться, предлагал вместе пойти, но Шульген не слушал его, знай твердил свое. И тогда Урал-батыр отдал ему волшебный посох падишаха.

Исказила лицо Шульгена безумная радость, и он выбежал прочь из дворца. В стороне от людей, на горе он ударил посохом о землю и скрылся из глаз.

Земля расступилась, и из недр ее хлынул мощный поток, во мгновение ока затопивший всю округу.

Пришла вода и в подземелье, в котором томился Заркум и куда пришла расспросить его Хумай. Сбил Хумай с ног могучий поток подземных вод, а Заркум, сразу смекнув, что кто-то привел в действие посох, превратился в огромную рыбу и проглотил Хумай.

Вся земля погрузилась во тьму. Само солнце перестало светить без Хумай, и люди с ужасом поняли, что они лишились не только земли под ногами, но и света и тепла. Крик вырвался из их груди, но крик этот был заглушен могучим топотом копыт — то вырвался из конюшни своей Акбузат!

Заслонил он дорогу потоку, преградил путь Заркуму. Желая спастись во чтобы то ни стало, выпустил Заркум из своей пасти Хумай, превратился в водную крысу и узкими щелочками пробился далеко в море, подальше от грозных копыт Акбузата.

А великий конь бережно доставил Хумай во дворец. Очнувшись, она тут же позвала Урала и рассказала ему все, что узнала от Заркума.

— Мой брат оказался врагом, — только и сказал Урал. На сердце у него была печаль.

Высох бушующий поток, не хватило у него сил противостоять Акбузату, вновь появилось на небе солнце, ведь Хумай была спасена.

Заркум и Шульген снова у падишаха дивов

И вновь встретились в пути Шульген и Заркум—вела их одна дорога к падишаху дивов Азраке. Радостно приветствовали они друг друга, но в душе каждый из них был насторожен. Шульген не забыл, как обманул его Заркум, сказав, что Айхылу его сестра, а Заркум сразу же понял, что кто теперь хозяин волшебного посоха. « Дождусь подходящего случая и отберу посох. Он по праву мой», — подумал он, и потому ядовитая улыбка окрасила его лицо.

Долго ли, коротко они шли, змеям ведомы особые тропы в этом мире, но всякий путь, однажды начавшись, заканчивается. Достигли и они владений падишаха дивов Азраки.

Узнав обо всем, что случилось с Заркумом и Шульгеном, созвал падишах великий совет, потому что случилось то, чего они боялись — Урал-батыр заполучил Акбузата и меч булатный.

Был на том совете и Кахкаха. Он сразу же узнал свой посох, который держал в руках Шульген, но, глянув ему в лицо, понял — Шульген уже не тот юнец, которого он знал, долгий опыт зла преобразил его, и посох он не отдаст. «Ничего, подумал Кахкаха. — Я натравлю его на брата. Кто-нибудь из них да погибнет, а посох все равно будет моим». О том же думал и падишах Азрака.

День и ночь заседал совет падишаха, и, наконец, решили они пойти войной на людей. «Кто нападает первым — побеждает, — сказал старый див. — Пока наши враги в растерянности будут думать, что делать, мы их завоюем, уничтожим род людской». На том и согласились.

Приказал тогда Азрака своим дивам начать войну. Поделил он все свои войска на четыре части, чтобы напасть на людей со всех четырех сторон света. Во главе этих частей стали сам падишах, Шульген, Заркум и Кахкаха. Ко всем приставил падишах своих верных подручных с тайным заданием — если захотят они переметнуться на сторону врага, пощады им не будет. А тот див, что следил за Шульгеном, должен был не сводить глаз с волшебного посоха — такое мощное оружие не должно достаться врагу, за ним нужен глаз да глаз.

Попрощались Заркум, Шульген и Кахкаха с падишахом и отправились к своим войскам ждать условного сигнала.

Как началась война с дивами

Недолго длились счастливые дни Урал-батыра и Хумай. В один из дней небо полыхнуло огнем, словно кто-то поджег все леса на свете. Послышался тяжкий удар, и вся вода, какая была на свете, обрушилась на сушу. Это дивы начали войну.

Кругом была вода, все небо было в огне. Птицы не могли летать — их крылья опалял жар. Люди не могли найти сухого местечка — все на свете скрыла под собой морская вода. Люди и звери — все взывали к Урал-батыру, просили защитить их от этой напасти.

Урал-батыр не испугался ни воды, затопившей землю, ни огня, охватившего небо, ни дивов, которые поползли из всех щелей губить все живое на свете. Попрощался он с Хумай, вскочил на Акбузата и поднял свой булатный меч, сверкнувший в небе словно молния. Так началась кровавая война с падишахом— дивом.

Как пришел конец падишаху дивов Азраке

Днем и ночью сражался Урал-батыр с нечистью, заполонившей землю. Акбузат выносил его из битвы, когда он уставал, Акбузат вихрем мчался в бой, когда Урал-батыр вновь набирался сил.

Дивы погибали в яростной борьбе. Тысячами и тысячами крушил их Урал-батыр, крушил, не давая опомниться, скрыться во глубине моря, нахлынувшего на землю. И так много погибло дивов, что посреди водного простора возникла огромная гора. Увидев сушу, приплыли сюда уцелевшие люди, те, кто сумел спастись на утлых своих лодчонках.

Взобрались люди на ту гору и увидели, как вдалеке полыхает битва, равных которой не было еще на земле. То встретились на поле брани Урал-батыр и падишах дивов Азрака.

Огромный, словно гора, див молча стоял озирая поле брани, на котором погибли тысячи и тысячи его подданных. Но не о них жалел он, жалел он, что нет в ту минуту в его руке волшебного посоха, которым он мог сокрушить великую мощь Урал-батыра.

Но и меч его был не из последних, таил он в себе великую силу, от которой еще никому не удавалось уйти живым. Вздымая меч, взмахнул чудовищной лапой падишах дивов, и гром прогремел над землей. Огнем сверкнул тот меч и тяжко обрушился на Урал-батыра. Закипела вода, задрожала земля от того удара.

Но Акбузат, быстрый, словно молния, вынес Урал-батыра из-под удара, взметнулся он в небо и понес батыра прямо к падишаху дивов. Не стал медлить Урал-батыр, ударил булатным мечом и разрубил падишаха надвое. Страшно вскрикнул падишах, пошатнулся и упал бездыханным в море. От его падения содрогнулась земля, и тысячи змей завизжали от горя и муки. Но было поздно — расступилось море, разделилось на две части и выросла в том месте огромная гора Яман— тау — Страшная гора.

А Урал-батыр, не зная устали, все скакал и скакал вперед. Там, где проходил он с верным Акбузатом, море отступало, поднималась из воды высокая гора, на которую взбирались все новые и новые уцелевшие от потопа люди.

Урал-батыр встречает своих сыновей

Не год и не два прошло с тех пор, как Урал-батыр вступил в битву с дивами. Не знал он ни сна, ни покоя в этой войне. Перебил он дивов столько, что сбился со счета. Когда он оглядывался назад — видел горы, сложенные из побежденных им дивов и змей.

Повзрослел Урал-батыр, перед нами уже не тот юноша, что вышел со своим братом Смерть извести, но могучий всепобеждающий батыр. В глазах его — могучий ум, в руках его — не знающий устали меч, с ним верный его друг Акбузат.

Но стала одолевать Урал-батыра усталость, думал он, что война эта нужна только ему и никому более, что люди забыли о нем в отчаянной попытке хоть как-то обжиться на голых, безжизненных скалах, одиноко торчащих в море.

И вот однажды, когда он преследовал дивов, наперерез отступавшимся врагам выскочил небольшой отряд из восьми человек.

С могучим криком напали они на дивов и искрошили их на мелкие кусочки. Удивился Урал-батыр, задумался — что это за помощники объявились у него? За многие годы не встречал он такого человека, кроме себя, кто рискнул бы скрестить свой мечи с врагами людей.

А в это время отряд приблизился к нему. Один из четырех юных батыров, что скакали впереди, смело снял с головы шлем и приветствовал Урал-батыра.

— Я твой сын, рожденный дочерью Катила, Яик!

И второй батыр снял свой шлем:

— Я твой сын Нугуш, имя матери моей— Гулистан!

И третий батыр снял свой шлем, спрыгнул с коня:

— Я Идель, твой сын, рожденный Хумай!

Поднял голову четвертый:

— Мать моя — Айхылу, имя моего отца — Шульген. Он брат тебе и враг тебе. Имя мое — Хакмар.

Спешился с коня Урал-батыр, бросился он в объятья сыновей. За годы войны с дивами и змеями не ожесточилось его сердце, хранил он в памяти светлые дни своей юности, и вот к нему на подмогу пришли его дети —живое напоминание о его любви.

— А вы кто будете? — обратился он к четырем батырам, что, спешившись, стояли в некотором отдалении от Урала и его сыновей. За них ответил Яик, он спросил:

— Ты не узнаешь их, отец?

— Нет, — протянула Урал-батыр. — Столько всего случилось за эти годы, что уже не припомню, видел я их когда-то или нет.

— Тогда прошу тебя, отец, — пылко воскликнул Яик, — устроим привал, устроим праздник в честь нашей встречи. Ведь мы привезли тебе гостинцы с родины, подарки от наших матерей.

Видя столь искренний порыв, не стал отказываться Урал-батыр, и они устроили большой привал, отыскав укромное место среди скал, выставив дозорных.

Что рассказали Урал-батыру его сыновья

Утолив первый голод, сняв усталость, уселись они посвободнее. Исчезла неловкость первых минут встречи, сыновья Урал-батыра стали чувствовать себя свободнее, да и Урал-батыр немного привык к мысли, что перед ним его сыновья, которых они ни разу не видел. «Уже стали большими парнями, — думал он, — как лихо расправились с врагами в бою». Исчез и червячок сомнения после того, как он узнал руку Хумай в том хараусе, что привез Идель. Коварен враг, мог и обмануть его, подсунуть змей, изменивших обличье вместо сыновей. Но яркий, живой хараус, вышитый рукой Хумай, сразу бы сник, помертвел в змеиных лапах. Так что нет места сомнениям — это его дети.

Поднял голову Яик, самый старший из сыновей.

— Отец, дозволь рассказать о своих странствиях, о том, как я искал тебя.

Кивнул головой Урал-батыр, комок подступил к его горлу.

Видя одобрение отца, радостью засияли глаза Яика, и он начал свой рассказ:

— Когда мне было восемь лет, я сел на коня и отправился в путь. Много стран я объездил, всюду искал я твои следы. И вот однажды увидел странную картину — расплескалось в некоем месте целое озеро крови, такой яркой, словно пролили ее только что. Земля ее не брала, не принимала, вороны ее не пили, хищные звери, что подходили к тому озеру, отворачивались и бежали прочь.

Когда вернулся я домой, спросил у матер своей, что бы это значило, откуда озеро крови в тех краях.

Не ответила мне мать, лишь горько заплакала. Растерялся и я, не знал, что сказать, что спросить, что за тайные причины побудили матушку расплакаться. И потом, сколько ни странствовал я по свету, никто не мог ответить мне на этот вопрос — ни стар, ни млад. Лишь один старик седобородый, что в землю смотрел от старости и спины разогнуть не мог, сказал мне:

— Сынок, твой отец для нас все равно что бог, и честь его мы бережем как свою. Ты его сын, ты и наш сын. Но и мать твоя нам не чужая. А без согласия ее не откроем мы тайны, поклялись мы в том нашей честью. Возвращайся к матери, сынок, и если откроет она тебе эту тайну — об остальном ты и сам догадаешься.

Но мать не хотела со мной говорить, как ни просил я, как ни умолял.

Она всегда, укладывая меня, напевала колыбельную, от которой я сладко засыпал. И вот однажды я решил не спать, порезал руку и на рану насыпал соли. Болела рана, и, как ни баюкала меня мать, я не уснул, а только притворился, что сплю. Я думал, может быть, она о чем-нибудь проговорится, пока я сплю.

Долго ли сидела мать надо мной или нет, только видя, что я уснул, она стала горько плакать, роняя слезы на мою руку. Задумалась она, склонив голову, стала сама с собой разговаривать.

— Уехал возлюбленный мой Урал, оставил меня одну. Вернется ли когда домой— не знаю. Вот и сын его вырос, сел на коня, а отец его и не ведает о том. А ведь сын -то один к одному отец— сердце у него двойное, храбрости и отваги ему не занимать. От своего никогда не отступится. Как же мне рассказать о том, что кровь эту пролил его отец? Расскажу — начнет искать его по свету, покинет меня, оставит одну. Потеряла мужа, потеряю и сына. Горько мне, горько.

Поднялся я на заре, отправился к той луже крови и сказал:

— Вот ты какая, оказывается, кровь, пролил тебя мой отец, не потому ли земля не хочет тебя принять, что рука батыра коснулась тебя?

Забурлила кровь, нахлынула на белый камень и раздались такие слова:

— Твой дед Катил— падишах пленил нас, четырех батыров, по его приказу вступили мы в бой с твоим отцом, и вот теперь мучаемся многие годы. Поезжай к своему отцу, расскажи ему о нашем горе. Пусть найдет, как нас воскресить, чтобы мы смогли встать на его сторону, в бою искупить свои прегрешения!

Вернулся я домой, рассказал матери, что отправляюсь к отцу, что тайна ее мне теперь известна. Не стала перечить мать, не стала отговаривать, только попросила обождать несколько дней. А сама обратилась к вещему ворону, отправила его в путь, а куда — мне неизвестно.

Каждый день выходила она встречать его, и вот на третий день вернулся ворон, принес в клюве немного воды. Тогда мать велела мне плеснуть той воды в лужу крови. Вспенилась лужа, собралась в комок и вышли из того кома четыре батыра, живых и невредимых. С ними мать и отправила меня в путь— дорогу, просила передать тебе привет, если встречу в конце долгого пути. И вот я здесь, прими меня в свои помощники, — сказал Яик, весь сияя от того, что все-таки отыскал отца.

Улыбнулся Урал-батыр, и теплое, доселе неведомое ему чувство гордости нахлынуло на него. Вспомнил он, как смотрел на него отец, когда он отличался в чем-нибудь и понял, каково счастье отцовства.

— Позволь и мне рассказать о своих скитаниях, — взволнованно поднял лицо второй сын, Нугуш. Видя, что отец улыбается ему, он продолжил свою речь:

— Мать моя, Гулистан, в думах о тебе, отец, увяла и уже не могла стоять на ногах, только лежала и тихо стонала во сне. А когда мне было шесть лет, напали на нашу страну Заркум и Шульген. В ужасе бежали от них люди. А змеи затопили нашу землю водой, убивая всех, кого они могли найти. Тогда я сделал лодки, посадил на них всех, кто спасся, а сам смело вступил в битву со змеями. Змеи и дивы решили, что невесть откуда появилась целая армия. Они же не думали, что это я убиваю их одного за другим.

И вот однажды я встретил Заркума. Он не обратил на меня внимания, ведь я показался ему маленьким ребенком. Но я смело вступил с ним в бой и победил его, искрошил его на мелкие кусочки. Вот так, одного за другим, истребил я множество змей, а прочие, испугавшись, сами убежали из моей страны.

С победой вернулся я домой. Мать, с трудом поднявшись, вышла мне навстречу. Положила она руку мне на плечо и сказал такие слова, огнем горят они в моем сердце:

— Нугуш, имя твоего отца — Урал. Батыром он рожден, а теперь вижу я, что сила его передалась тебе. Оседлай тулпара, мой сын, найди своего отца, стань ему помощником в битве, стань ему опорой в трудах его. Указала она дорогу, и вот я здесь.

Умолк Нугуш, а вслед за ним начал свой рассказ Идель, самый младший из сыновей.

— Сколько помню себя, каждый день мать моя Хумай птицей взлетала в небо, словно высматривала кого-то. С высоты доносились ее причитания:

— Где же ты, мой Урал, что с тобой? Как одолеешь ты дивов и змей, как осушишь море, затопившее землю?

И вот однажды посмотрела она на меня и сказала:

— Ах, если бы пораньше ты родился, если бы ты был постарше, стал бы тогда опорой для своего отца, уставшего от многолетних битв.

В ту же ночь от страшного удара разлетелись двери нашего дворца, и к нам в покои ворвался свирепый див. Из стороны в сторону мотал он страшными головами, хрипел, бормотал:

— Ты ли это, Хумай, ты ли возлюбленная того, кто страну мою уничтожил, кто камень в скалы метнул, огнем опалив? Ты ли это, Хумай, давшая губителю нашему коня Акбузата, что воздвигает горы на своем пути? Ты ли это, Хумай, кто меч булатный дала нашему горю? Отвечай, да или нет? Я швырну твою голову под ноги Уралу, лишу его половины силы его.

Бросился было на мать этот див, но на полпути споткнулся, увидев меня.

Тогда зарычал он:

— Не это ли ребенок того, кто разрушил мою страну?

Мать, бледная, словно полотно, стояла, не в силах пошевелиться. А я, ни слова ни говоря, бросился на дива. Огнем хлестал он меня из одной головы, ядом брызгал из другой, но я одолел его, горло ему сдавил руками, колотил его кулаками. Упал див, изнемог, рухнул на землю и издох. Кровь того дива затопила весь дворец, до того он было огромный.

Мать моя тогда сказала, просияв от радости:

— Батыром ты рожден, сынок, от батыра-отца. Сердцем ты юн, но духом крепок. Отец твой сражается один, поезжай к нему, стань ему опорой. Пусть враги не достанут его в бою, стань ему соратником, оберегай его.

Сказал свое слово и Хакмар:

— Мать моя — Айхылу, отец мой— Шульген. Тебе он приходится братом. Много он крови пролил, встал на сторону змей, на сторону зла. Мать моя, став его женой, обрекла себя на позор. Однажды она призвала меня к себе, дала мне рыжего тулпара, и приказала идти к тебе вместе с Иделем, быть тебе помощником во всем.

Долго молчал Урал-батыр. Глаза его то загорались гневом, когда слышал он о тяжких испытаниях, что выпали на долю его детей, то лучились радостью от того, что дети его стали настоящими батырами, не посрамили его чести. Наконец обратился он к детям своим с такими словами:

— Рад я нашей встрече, дети мои. И вам рад, батыры, что пришли ко мне с дружбой, не помня зла. Но впереди ждут нас жестокие испытания, ждут нас битвы со страшным врагом, так пусть же радость встречи окрылит всех нас, пусть даст нам силы бороться и победить! Поразим врага, освободим землю от нечисти, победим Смерть и принесем спасение роду человеческому!

— Пусть так и будет! — воскликнули хором сыновья Урал-батыра и их спутники. — Да будет так! — эхом разнеслось по окрестностям. Вздрогнули дивы и змеи в своих пещерах и норах. Поняли они, что близится их смертный час, что не будем им теперь спасения.

Как был повержен Кахкаха

Много лет уже Кахкаха разорял жилища человеческие, многих он погубил и нигде не встречал отпора. Слышал он, что погиб его соратник Азрака, слышал о том, что смерть настигла сына его Заркума. Удивлялся падишах змей, относил их гибель на слабость своих сподвижников. Проглядели, думал, опасность. Попали под огонь, что падет с неба, а то кто же мог их лишить жизни, ведь не Урал-батыр, о котором слышал падишах, что погиб он время страшного наводнения. Никто не возвращался к нему с донесениями о том, что целые страны уже свободны от дивов, потому и чувствовал он себя спокойно. Хотя нет-нет, да и грызла его тревога за тех змей, что отправились завоевывать дальние страны, но ни слуху от них, ни духу, ни ответа от них не было, ни привета, а гонцы, которых посылал падишах, не возвращались.

Решил тогда падишах змей покинуть свое подземное убежище, отправитьcя во главе небольшого войска посмотреть самому, как обстоят дела. Каково же было его удивление, когда вдалеке увидел он горы. Понял он, что не обошлось здесь без вмешательства Акбузата, что и Урал — батыр скорее всего жив. Решил он вернуться в свое убежище и, собрав все свои силы, напасть на Урал-батыра, но его уже заметили и не дали ему отступить. Со всех сторон напал на Кахкаху Урал-батыр и его соратники. В жестоком бою свалили они падишаха змей. Крича нечеловеческим голосом, барахтался в море Кахкаха, извиваясь всем своим могучим телом. Хвост его метался в небе, стараясь зацепить кого-нибудь из бойцов. Молнией ударял он в скалы, испуская пронзительный синий свет. И все же не удалось ему уйти, затоптали его тулпары, изрубили мечами воины. Так нашел свой конец падишах змей Кахкаха.

Из тела его сложили Урал — батыр и его соратники новую гору и так поделили заколдованное море на две части. Перерезали он сообщение между двумя войсками дивов и змей. Теперь дивы уже не знали, как им быть, потому что все пути были для них отрезаны.

Битва с Шульгеном

Не знал покоя Урал-батыр, повсюду выискивал он змей и дивов, уничтожал их беспощадно. Знал он, что брат его Шульген возглавил большое войско, собрал всех оставшихся дивов и змей под своим началом, объединил их силой волшебного посоха.

И вот в один из дней среди огня и грома битвы встретились лицом к лицу два брата, два смертельных врага. Схватились они в жестокой, беспощадной битве не на жизнь, а на смерть.

Со стороны людей выступал грозный воин Урал-батыр, имя свое покрывший славой. Со стороны змей и дивов — погрязший во зле, прославившийся своей свирепостью, не ведающий жалости Шульген. В руках его посох, на теле броня из панцирей подземных гадов, в глазах — ярость. Напал он на Урал-батыра, подняв волшебный посох. Огнем выстрелил тот посох, яростным пламенем, от которого не было спасения живущим на земле.

Вихрем взвился Урал-батыр, увернулся он от удара, в прыжке ударил булатным мечом по волшебному посоху. Взорвался в руках Шульгена тот посох, гром прокатился по небесам и исчезло волшебное море. Вода его высохла во мгновение ока. Дивы сразу же обессилели, стали прятаться кто куда, обратились в позорное бегство. Урал схватил тогда ошеломленного Шульгена, связал его по рукам и ногам.

Хакмар, видя, что Шульген упал, подскочил к нему, замахнулся мечом, желая отрубить ему голову. Но Урал не позволил ему ударить беззащитного, остановил его руку, не дал свершиться этой мести.

Как судили Шульгена

На поляне собрался отряд Урал-батыра, собрался, чтобы судить Шульгена. Бледный, с трясущимися от страха губами стоял Шульген перед теми, кто победил его в честном бою.

Среди тишины, наступившей так внезапно, раздался твердый голос Урал-батыра:

— С детства таилось в тебе коварство, еще ребенком не послушался ты запрета отца, тайком испил крови. Так отвернулся ты от добра, так ты принял сторону зла.

В друзья себе выбрал ты дивов, а к людям повернулся спиной, сделал их своими врагами, зло стало твоей верховой лошадью, сердце твое окаменело. Отец стал тебе чужим, материнское молоко превратилось в твоей утробе в яд.

Мы с тобой вместе выступили в путь, и я думал, что мы всегда будем вместе, и желаниям твоим я не перечил. Девушку ты выбрал — я уступил, коня облюбовал — я не был против, захотел славы — и здесь я не стал противиться твоему желанию, отдал тебе волшебный посох, не пожалел. А ты отплатил злом за добро, на добро закрыл ты глаза, поверил нечистым, лживым речам дивов, страну опалил огнем, затопил водой, погубил многих и многих.

Что же теперь, ты понял, что добро всегда побеждает зло? Ты понял, что человек всего на земле сильнее?

Если ты головы своей перед людьми не преклонишь, если при встрече с отцом не признаешь своей вины, если слезы людей не примешь на совесть свою — клянусь, сотру тебя в порошок, голову твою, словно точильный круг, зашвырну за высокие горы, душу твою, трепещущую, словно мотылек, обращу в ночной туман, а тело твое окровавленное захороню на горе, что возникла из тела Азраки. Никто и никогда не узнает, где ты похоронен. Станешь ты черной скалой, с которой орлы будут высматривать жертву, под которой змеи будут хорониться от палящего солнца. Ни травинки не вырастет на твоей могиле, потрескаешься ты от солнца и дождя.

Испугался Шульген, что Урал и вправду убьет его, стал умолять, запричитал быстро— быстро:

— Позволь мне омыть лицо свое в озере, что осталось от моря. Буду я всегда с тобой, с людьми буду дружить, стану батыром страны, построю дом, буду братом тебе настоящим, увижу вновь отца и мать, поклонюсь им, попрошу у них прощения.

— Озерная вода не отмоет твоего лица, налившегося кровью, — медленно сказал Урал-батыр. — Люди, видевшие от тебя столько зла, не сделают тебя своим другом. Сердце твое ядовитое не оттает само по себе. Но если ты захочешь стать другом для людей, стань тогда врагом их врагов, омой свое лицо в их крови, словно в озере. Пусть сердце твое заноет, пусть тело твое иссохнет, и пусть в страданиях очистится твоя душа и черная кровь твоего сердца снова станет алой, человечьей. Только в бою с врагами рода людского снова станешь ты человеком.

Мочал угрюмо Шульген, страх сковал его жилы, кровь застыла в венах. Понимал он, что близка к нему Смерть, как никогда, он уже чувствовал ее прикосновение. Страх придал ему силы, и он заговорил. Заговорил умоляюще, едва сдерживая слезы:

— Лев, на котором я ездил верхом, дважды споткнулся. Дважды ударил я его. Ударил так, что выступила кровь. Искры посыпались из его глаз, и он упал к моим ногам.

И в третий раз он споткнулся и посмотрел на меня с мольбой. Поклялся тогда мой лев, что больше не споткнется, и я не стал его бить, не стал ругать. Вот так и твой брат Шульген дважды пропадал, уподобившись льву, вселил в твое сердце тревогу. Но теперь обещаю тебе пойти войной на дивов и змей. Поцелую землю в знак нашей клятвы, стану другом людям.

Вздохнул с облегчением Урал-батыр, согласился он со словами Шульгена, и так сказал ему:

— Смотри, когда черной ночью ты убивал людей, не думал ты, что взойдет луна, а вслед за луной наступит черед солнца. А теперь своими глазами ты увидел, что для людей настал светлый день. Твой падишах Азрака повержен в бою, все твои змеи и дивы разбежались кто куда. Теперь для них настала черная ночь.

И так будет всегда, потому что никогда зло не победит добро! И если ты и вправду возьмешь пример со своего льва и больше не споткнешься, я буду ждать от тебя только добра. Ради отца моего, помня о матери моей испытаю тебя еще раз, исполню желание твое.

Развязал тогда Урал руки Шульгену, снабдил его припасами, проводил в путь. Долго смотрел он вослед Шульгену, и на лице его то проступала тень сомнения, то загорался огонек надежды, и никто не мог сказать, что сулит завтрашний день, когда они встретятся с братом, и где это будет, и как.

Как Урал-батыр встретил бессмертного

Посветлело у всех на сердце, когда побежденный Шульген скрылся из глаз. Оглядел тогда Урал-батыр своих сыновей, оглядел батыров— товарищей по борьбе, оглядел людей, которые примкнули к его отряду и сражались с ним в последней битве с врагом. Отер он пот с лица, улыбнулся:

Радуйтесь! Мы победили тех, кто принес горе и страдание на нашу землю. Прогнали кровожадных дивов и змей, истребили их. Вечно будут нам напоминать о том высокие горы.

А теперь настало время победить Смерть, что невидима глазу. Пойдем же, наберем воды из Живого Родника, раздадим ее людям — от болезней, от напастей спасем всех, кто живет на свете, всех сделаем бессмертными.

Радостно приветствовали своего вождя люди. А когда крики поутихли, вдруг все услышали стенания и вздохи. Стали переглядываться люди, недоумевая, кто же может так страдать, когда все радуются. Увидели они старика, что брел к ним, еле— еле передвигая ноги, так он был стар. Каждый шаг давался ему с трудом, потому и стонал он, словно пытали его дивы и змеи.

На ходу гремели кости его, тело иссохло, как иссыхает деревце, лишенное коры в знойный день. Громко призывал он Смерть избавить его от мучений.

Стали тогда расспрашивать того старика, и вот что он рассказал, стеная и плача:

— Я живу так долго, что не помню, когда родился на свет, кто мои отец и мать, где я жил в свои детские годы. Только помню я времена, когда люди даже не были похожи на людей, когда отец не признавал своих детей, когда люди ни стыда, ни совести не ведали.

Потом настали иные времена — их я тоже помню. Стали люди собираться вместе, жить парами. Потом они стали объединяться в племена. Помню я, как сильные стали нападать на слабых, помню, как дивы и змеи преследовали людей. Стали они похищать людей, одних обращали в рабство, а других съедали, отращивая себе головы. Род людской тогда рыдал кровавыми слезами, дивы и змеи стали их владыками, грудь свою простерли над страной, и заслонили собой небо.

Был я тогда юн, о смерти не ведал, а когда она пришла в наши края, задумался. И вот о чем я подумал тогда— что настанет на земле такой великий день, когда родится великий батыр, который истребит всех змей. Тогда-то, думал я, залечатся все раны, улыбки появятся на лицах измученных людей, тогда настанет время великой радости, думал я. И вот чтобы дождаться этого дня, чтобы побывать на великом пире в честь освобождения от змей испил я воды из Живого Родника.

Когда Смерть пришла за мной, ничего она не смогла поделать. Рядом со мной лилась кровь, Смерть хватал меня за глотку, нож приставляла к сердцу, но я не поддался ей. И вот дождался я светлого дня, пришел на ваш пир. Радостные лица ваши увидал, теперь и умру без сожаления.

Но Смерть, которую я призываю, не спешит на мой зов. Сказала она:

— Испил ты воды из Живого Родника, теперь вовеки не возьму твоей души. Силы твои иссякнут, но ты будешь жить, тело твое истлеет, изъеденное червями, но ты будешь жить. Напрасно ты ждешь избавления от мук.

— Мой егет, Урал-батыр! Ты оказался настоящим батыром страны, отвоевал ты землю, теперь будет где жить твоим потомкам. Прислушайся к моим словам, достоин примером стать мой опыт.

Не обрекайте себя на муки, как это сделал я, не поддавайтесь желанию жить вечно. Мир — это сад, все живое растет в том саду, и поколение сменяет поколение, одни оправдывают ожидания, другие позорят, а между тем все украшают собой этот сад в разные времена. То, что Смертью мы называем, то, что злом привыкли считать, лишь только вечный порядок вещей. И в саду слабые, отжившие свой век растения пропалывают безжалостной рукой, очищают от них сад. Не пейте из Живого Родника, не ищите бессмертия себе — есть на свете только одно, что не умирает и остается вечно молодым, что составляет красоту мира, что украшает наш сад — это добро. В небо вознесется добро, в воде не утонет добро. В огне не сгорит добро, неустанно говорят о добре. Оно превыше всех дел, станет добро и для тебя, и для всех людей на свете источником вечного бытия.

Услышал эти слова Урал-батыр и открылась ему великая тайна жизни, великий ее смысл. Оглядел он безжизненную землю, дикие скалы, что взгромоздились над поверхностью исчезнувшего волшебного моря — на эти дикие безобразные скалы, лишенные покрова, на пустоту, в которой ни зверю укрыться, ни человеку найти себе приют. И тогда отправился он к Живому Роднику, и осушил его одним могучим глотком. Но не стал он воду ту пить, но оросил ею землю, что лежала как безжизненная пустыня.

— Пусть зазеленеют горы и леса, пусть птицы воспевают мир, что пришел на землю! Пусть враги, что сбежали под землю, укрывшись в мрачных ее глубинах, завидуют красоте земли! Быть нашему саду достойным жизни, быть нашей стране достойной любви! Пусть сияет наша земля на зависть врагам!

Такие слова сказал Урал-батыр, и все вокруг зазеленело, покрылось цветами. Куда больше воды живой попало — поднялись могучие вечнозеленые сосны и ели, куда меньше воды — зашумели дубравы и нежные липы зашелестели на ветру.

Мир пришел на землю! — Пела листва. Мир пришел на землю!— пела трава. И цветы молчаливо склоняли головы, и соловьи пели до рассвета хвалу тому, кто победил змей и принес на землю радость и счастье.

Шульген снова берется за злые дела

Настигла в дороге Шульгена поразительная, ошеломляющая новость—нет больше на земле Живого Родника! Выпил его Урал-батыр, и всю воду раздарил земле, чтобы цвела во веки веков, чтобы радовала род людской.

День и ночь думал об этом Шульген, ехал он по горам и долинам поклониться отцу и матери, как и обещал Уралу. Но мрачные думы не оставляли его ни на минуту. Думал он о том, что нет теперь на земле бессмертия и значит можно победить род людской, заставить его склонить голову перед ним, Шульгеном, повелителем подземного мира.

— Отныне моя помощница и заступница на земле — Смерть, — думал Шульген. — Она поможет мне сживать со свету людей. Нет, не поедет он к отцу и матери, есть у него дела, которые прославят его, да так, что всему миру будет тошно!

Решил так Шульген и сгинул с лица земли, отправился он в мрачные глубины подземного мира собирать остатки дивов и змей под свое начало.

А люди стали понемногу привыкать к мирной жизни, забывая о мрачных временах войны. Там и сям застучали топоры, завизжали пилы, там и сям стали возникать аулы. Построив дома, стали люди ходить друг к другу в гости, устраивать веселые игрища. Стали знакомиться юноши и девушки, стали влюбляться, стали люди родниться друг с другом. И зашумели, заиграли по всей земле свадьбы, повсюду стали слышны свадебные песни. Наконец-то люди вздохнули свободно.

И тут неожиданно стали приходить известия, одно страшнее другого.

Пошла, говорят, девушка за водой и не вернулась. Только нашли у воды кувшин разбитый. Отправился, говорят, юноша в лес и пропал — ни весточки, ни следа.

Копились эти известия, и вот всем стало ясно — это дивы и змеи начали новую войну против людей. А во главе их снова стоял Шульген.

В страхе пришли люди к Урал-батыру, молили они одолеть эту напасть.

Тогда Урал-батыр собрал всех людей, что жили на земле, и взял их под свою защиту. Дивы, узнав о том, перестали появляться на земле, хоронились они в подземных пустотах и пещерах, куда людям вход был запрещен. Стали они копить силы, чтобы снова напасть на людей.

Но Урал-батыр не стал дожидаться, когда дивов станет так много, что они не побоятся выйти на поверхность земли, покинув свои тесные убежища. Он собрал своих батыров, поставив во главе войск Иделя, Яика, Нугуша и Хакмара, сына Шульгена.

Горько было у него на душе, хотел он отомстить Шульгену, уничтожить его вместе со всеми дивами— приспешниками.

Отправился Урал-батыр к озеру, что осталось от волшебного моря дивов. В нем и затаился Шульген с своим войском.

— Выпью это озеро до дна, освобожу род людской от нечисти! — решил Урал-батыр. Стал он пить воду озерную — закипела вода, забурлила. В страхе завизжали, заголосили дивы. Пьет Урал-батыр воду, и дивы вместе с той водой попадают в его нутро, грызут печень и сердце. Почувствовал Урал — батыр, что плохо ему стало, выплюнул то озеро, а сам, не устояв на ногах, повалился навзничь.

Выскочивших дивов тут же прикончили сыновья, но своему отцу они уже ничем не могли помочь — ослабел Урал-батыр, сила ушла из его тела.

Собрался народ возле смертного ложа батыра, ждали люди, что скажет им напоследок их батыр, каким будет его последнее слово.

Собрал последние силы батыр, приполднялся на смертном ложе и люди услышали его завет:

— Вода, что таится в озерах и впадинах разных, всегда будет приносить вам беду. Там всегда будут таиться дивы и всякая нечисть. Воду ту не пейте, инчае дивы проникнут к вам в нутро и уничтожат вас. А я, гордый своим богатырством, не ценил своих помощников, хотел сам освободить вас от дивов, и вот теперь я умираю.

Народ мой, хочу сказать тебе такие слова — не бери себе в попутчики зло, пусть сердце у тебя батыра и рука батыра. Но пока не постранствуешь, не повидаешь мир. Пока не станет сердце твое отважным — не делай ничего, не посоветовавшись с мудрыми людьми.

И вам, сыновья мои, мое слово. На этих землях, что я освободил от дивоов, устройте счастье людей. Чтите старшего по годам, не пренебрегайте его советами. Чтите молодого за молодость его, ни лишайте его своего совета и участия.

Оставляю вам своего коня и свой меч — только отважному покорятся они, только в руках батыра страны будут они блистать, как молния.

Матерям вашим передайте, пусть не держат на меня зла, расстанутся со мной миром.

А всем вам скажу так — пусть добро будет вашей опорой, вашим спутником в пути. Не сторонитесь добра, не уступайте дорогу злу!

Сказал так Урал-батыр и умер. В скорби весь народ низко— низко склонил свои головы.

В тот же миг в небе упала звезда, и Хумай узнала, что мужа ее нет более в живых. Вновь надела она свой птичий наряд. Прилетела из-за гор, из-за лесов, из птичьей своей страны.

Прощание вышло грустным. Поцеловала она мертвого Урал-батыра в губы и так сказала:

— Ах, Урал, мой Урал, не застала я тебя в живых, не услышала я последних твоих слов, чтобы облегчить твою печаль. В юности встретила я тебя, сбросила я тогда свой птичий наряд. Когда пошел ты на войну против злодеев-дивов, оседлав Акбузата, в руках держа булатный меч, я провожала тебя в бой, была я тогда самой счастливой на свете.

А теперь что же делать мне?

Пусть люди зовут меня Хумай, но своего наряда птичьего я уже не сброшу. Не стану вновь красавицей тешить мужской взор. Нигде и никогда не найду я такого, как ты, матерью батыру не стану. Буду я птицей вовеки. Снесу яйцо, будет то дитя птицей белой, как твои чистые помыслы, мой Урал.

Похоронила Хумай Урал-батыра на высокой гряде. Ту могилу вода не зальет, огонь не сожжет. На высокой горе та могила, что поднял Урал-батыр из моря. Улетела прочь Хумай, скрылась из глаз. А та гора стала именоваться по имени батыра — Урал— гора. А вскоре и всю страну стали называть его именем — Урал.

Как появились на Урале лебеди

Много-много лет спустя на могилу Урала спустилась с небес диковиная птица. То была Хумай.

Соскучилась она по своему богатырю, вот и прилетела на легких крыльях. Не одна прилетела, вместе с ней целый выводок белых птиц — лебедей. Люди, зная, что это дети Хумай, не трогали лебедей, не охотились на них.

А Хумай, видя это, осталась жить на Урале, тяжко было ей в своей птичьей стране. А за ней ее лебедями прилетели на Урал и другие птицы и звери.

С тех пор Урал стал славен зверьем и птицами. Прослышал о том и бык Катила, что давно скитался по земле в поисках спокойного убежища со своим стадом, вожаком которого он был. Привел он своих собратьев на отроги Уральских гор, покорился человеку.

И Акбузат пришел на Урал, привел за собой табуны лошадей. Приручили их люди. Сделались лошади с тех пор верными спутниками людей.

Каждый месяц, каждый день полнился Урал все новыми и новыми животгыми. В память о том люди разделили время на месяцы и года, и назвали их именами животных и птиц в том порядке, в каком пришли они на Урал — благодатную страну.

Однажды люди увидели сияние, исходившее из могилы Урала. Оказалось, что это светится прах Урал-батыра. Собрались тогда люди на той горе, каждый взял себе на память горстку его праха. А со временем на том месте образовалось, говорят, золото.

И стало на Урале людей, зверей и птиц видимо-невидимо. Все хотят пить, а на всех родников не хватает. Не пить же из озер, все хорошо помнили наказ Урал-батыра о дивах, что живут в водоемах.

Тогда решили люди обратиться к предводителям своим — Иделю, Яику, Нугушу и Хакмару.

— Что делать нам? — спросили они батыров. Задумались батыры, обещали ответить, как только смогут.

Задумался тогда и Идель, долго думал он, дни и ночи и вскоре собрал он народ и сказал им так:

— Покуда в воде, которую мы пьем, не исчезнет зло, никто не сможет жить спокойно. Надо разбить наконец войска Шульгена, только тогда будем жить в мире и спокойствии. Только тогда будет воды вдосталь для всех людей.

Поддержали его громкими криками, всем казалось, что победа близка, вот— вот, и победят Шульгена.

Когда собралось войско и Идель уже хотел отправляться в поход, с высокого неба соскользнула к нему птица. То была Хумай. Подлетела она к сыну и сказала ему такие слова:

— Когда-то никто не мог себе даже представить, что появится на свет батыр, который дивов победит, из их тел сложит горы, осушит море, свою страну создаст. Но пришел твой отец, и все увидели, что такое бывает.

Разве не говорил он тебе — не пейте воду из озер, тобы не убить себя? Даже если ты победишь Шульгена, разве вода из его озера станет для людей материнским молоком? Нет, не утолит та вода жажды людской. Потому ищи, сын мой, другие пути, достойные батыра.

Стыдно стало Иделю, не стал он вести войско на Шульгена, не стал идти легким путем. Распустил людей, а сам отправился на высокую гору думать, размышлять.

— Достоин ли сын Урал-батыра сам называться батыром, если народ его страдает? В руках отца булатный меч крошил дивов, сможет ли он сослужить верную службу его сыну? — так думал Идель.

И вот ударил он мечом по горе, и раскололась та гора на две полвины, и из недр ее пояивлся на свет серебристый родник. Зажурчал, заструился тот родник, запел свою веселую песню, как соловей на воле. Добежал ручей до горы Ямантау, что образовалась из тела Азраки. Преградила ручью путь та гора. Шел следом за ручьем Идель, поднял свой меч, ударил. Раскроил он гору надвое, открыл путь роднику.

Гора, которую он разрубил, из которой потек родник, стала называться горой Иремель. Ущелье, которое образовалсь от того, что Идель рассек гору мечом, стало называться Кыркты. А вода, что добыл Идель, стала рекой, которую и поныне зовут люди Идель.

Иссстрадавшиеся от жажды люди подошли испить воды из той реки, все хвалили батыра, который добыл для них воду.

В благоденствии жил народ в долинах Идель-реки, год от года умножался род, и в стране стало много людей.

Скоро стали тесны просторные долины Идели. Тогда собрались Яик, Нугуш и Хакмар и по примеру своего брата отправились искать новые реки. Один за другим звенели их мечи, и вот увидели свет три новых реки, полные живительной влаги.

Собрали батыры народ, и поселились люди в долинах четырех реках. Имена батыров стали названиями четырех рек, и остались их имена в поколениях незабываемы.